— И что вы об этом думаете? — холодно осведомился Айдахо.
— Я вспоминаю себя в тех условиях. — Монео отвернулся и посмотрел на расстилавшийся перед ними вид. — И думаю, что он прав. Он же сам каждый солдат в мировой истории. Он предложил мне целую галерею выдающихся военных, которые в своем развитии застыли на стадии подростка. Я отказался от предложения, но внимательно вспомнил собственную историю и свои характерологические особенности.
Монео посмотрел в глаза Айдахо.
Подумайте об этом, полковник.
Айдахо очень гордился своей честностью, и это больно ударило его, как бумеранг. Культ юности и детства воспитывается армией? В этом зерно истины. Даже в его опыте есть доказательства тому…
Монео кивнул.
— Гомосексуализм, латентный или иной, поддерживает эти условия, которые можно назвать чисто психологическими, заставляет людей в армии искать боли и причинять ее другим. Господь Лето говорит, что этот обычай уходит корнями в обряды инициации доисторических времен.
— Вы ему верите?
— Я — да.
Айдахо взял еще кусок дыни — на этот раз она показалась ему совершенно безвкусной, и он отложил кусок в сторону.
— Мне надо подумать над этим, — сказал Айдахо.
— Конечно.
— Вы совсем ничего не едите, — сказал Айдахо.
— Я встал еще до рассвета и позавтракал, — произнес Монео. — Эти женщины постоянно стараются меня соблазнить.
— Им это удается?
— Время от времени.
— Вы правы, я тоже нахожу эту теорию любопытной. Есть в ней еще что-нибудь?
— Господь Лето говорит, что, когда армия вырывается из гомосексуально-юношеской узды, она становится склонной к изнасилованиям. Изнасилования часто сочетаются с убийствами, а это уже не поведение, призванное обеспечить выживание.
Айдахо нахмурился.
Губы Монео искривились в жесткой усмешке.
— Господь Лето говорит, что только дисциплина Атрейдесов и моральные ограничения позволяли в ваше время избегать самых худших эксцессов.
Айдахо глубоко вздохнул.
Монео откинулся на спинку стула и вспомнил слова, некогда сказанные Богом-Императором. «Не имеет значения, насколько сильно и страстно мы ищем истины. Несмотря на это, знание правды может оказаться очень горьким и неприятным. Мы не слишком хорошо относимся к Вещателям Истины».
— Эти проклятые Атрейдесы! — в сердцах воскликнул Айдахо.
— Я — Атрейдес, — просто сказал Монео.
— Что? — Айдахо был потрясен.
— Его селекционная программа, — заговорил в ответ Монео. — Я уверен, что на Тлейлаксу вам говорили о ней. Я — прямой потомок от брака его сестры и Харка аль-Ада.
Айдахо подался вперед.
— Тогда скажи мне, Атрейдес, чем женщины как солдаты лучше мужчин?
— Им легче взрослеть.
Айдахо в изумлении тряхнул головой.
— Сама природа толкает их к ускоренному созреванию, — сказал Монео. — Как говорит Господь Лето: «Выносите девять месяцев ребенка в своем чреве и это изменит вас».
Айдахо откинулся назад.
— Что он может об этом знать?
Монео ничего не ответил, просто посмотрел на Айдахо непонимающим взглядом, и тут Дункан вспомнил о множественной живой памяти Лето — который был одновременно мужчиной и женщиной. Монео понял это, вспомнив еще одно изречение Бога-Императора: «Твои слова зажгли на его лице то выражение, которого ты добивался».
Молчание затянулось. Монео откашлялся и заговорил первым:
— Огромная память Господа Лето заставила замолчать и меня.
— Он честен с нами? — спросил Айдахо.
— Я ему верю.
— Но он делает так много… Я имею в виду селекционную программу. Как долго она продолжается?
— С самого начала С того дня, как он отнял проведение программы у Бене Гессерит.
— Чего он хочет or своей программы?
— Мне бы очень хотелось это знать.
— Но ведь вы…
— Я — Атрейдес и первый адъютант, это так.
— Но вы не убедили меня, что женская армия лучше мужской.
— Женщины продолжают род.
Наконец-то гнев и растерянность Айдахо нашли свой объект.
— Так, выходит, то, чем я занимался с ними первую ночь, — тоже селекция?
— Возможно, Говорящие Рыбы не предохраняются от беременности.
— Будь он проклят! Я же не животное, которое можно передавать из стойла в стойло, как… как…
— Жеребца, хотите вы сказать?
— Да!
— Но Господь Лето не хочет следовать примеру тлейлаксианцев и заниматься генной хирургией и искусственным оплодотворением.
— Как тлейлаксианцы получили…
— Они сами — объект изучения. Это вижу даже я. Их Танцующие Лицом — мулы, колония организмов, а не люди.
— Эти другие… я… мои копии… они тоже были племенными жеребцами?
— Некоторые были. У вас были потомки.
— Кто?
— Я один из них.
Айдахо уставился на Монео, внезапно растерявшись от такого родства. Он не понял, как такое вообще может быть. Монео же намного старше его… Но я? Кто из них в действительности старше? Кто из них предок, а кто потомок?
— Иногда у меня самого бывают трудности такого рода, — признался Монео. — Господь Лето говорит мне, что вы — не мой потомок в обычном смысле этого слова. Но вы — отец некоторых из моих потомков.
В ответ Айдахо только ошеломленно покачал головой.
— Иногда мне кажется, что до конца понять эти веши может только сам Бог-Император, — сказал Монео.
— Вот это другое дело, — согласился Айдахо. — Такие дела — это промысел Божий!
— Господь Лето говорит, что он создал святую непристойность.
Это был вовсе не тот ответ, на который рассчитывал Айдахо. Он ненавидит своего Бога-Императора! Нет, он его боится. Но разве мы не ненавидим тех, кого боимся?
— Почему вы в него верите?
— Вы хотите спросить, разделяю ли я народную религию?
— Нет! Я хочу знать, разделяет ли ее он сам?
— Да, я так думаю.
— Почему? Почему вы так думаете?
— Потому что он говорит, что не желает больше создавать Танцующих Лицом. Он настаивает на своем человеческом происхождении, говорит, что если бы он когда-то вступил в брак, то у него было бы обычное потомство.
— Но какое все это имеет отношение к программе и к его божественности?