Леон, единственный журналист из всех трех технарей, нахмурился и усиленно закашлял. Не смея в присутствии Бруда заговорить с Беатрис, он украдкой указал кивком на четвертый монитор.
«Монитор N 4: Порт. Горящие корабли и лодки. Усеянный человеческими телами пирс. Изображение дергается, словно снимающего все время толкают.
Устный комментарий: «По заявлению специалистов, более пяти тысяч человек сегодня оглушены взрывом на пирсе Калалоча. Однако при этом не пострадало ни одно судно, и они продолжают двигаться по расписанию».
Монитор N 5: Две плачущие женщины, поддерживающие друг друга. Обе зажимают руками уши. Фон — дым и языки пламени.
Женщина: «Нас ударило прямо по ушам. Это было как взрыв. Я знаю, это все они … Не понимаю, что с нами случилось. Все кругом мертвы…»
Устный комментарий: «Миссис Гратцер и ее соседка готовы под присягой подтвердить, что по меньшей мере два дирижаблика четвертого класса, привлеченные кострами лагеря перселенцев, взорвались и уничтожили несколько квадратных миль восточной части Калалоча. При этом были сожжены три морозильника с запасом рыбы на год».
Женщина: «Все, что мы зарабатывали годами, взлетело на воздух. А карточки, эти бумажки, остались!»
Устный комментарий: «Их можно будет использовать как облигации внутреннего займа в „Мерман Меркантил“.
Женщина: «Если идет речь о займе, то нам нужны гарантии».
Монитор N 6: Человеческие трупы на пирсе Калалоча.
Устный комментарий: «Для этих людей уже настал Судный день. Но для десятков тысяч голодающих и бездомных Калалоча испытания только начались».
Все мониторы одновременно потемнели, и на консоли Беатрис высветилась надпись: «Принято для эфира. В сокращенном варианте».
«Выходит, Бруд был прав. Они хотят извратить события».
Теперь Беатрис уже ничего не боялась. Она измучилась вконец, и ей было очень плохо.
— Мне необходимо встретиться с доктором Макинтошем, — пробормотала она. — Меня пригласили, чтобы освещать инсталляцию ОМП. И я намерена это сделать.
— Доктор Макинтош в данный момент очень занят, — ответил Бруд. — У Контроля над течениями большие проблемы. Он знает, что вы здесь.
— Тогда позвольте мне спуститься в его офис.
— Нет! — капитан расхохотался. — Не думаю, что позволю вам это сделать. Он сам придет сюда, когда настанет время.
— А как же все те, кто с ним работает?
— Они ничего не заметили и потому ничего не подозревают. Мы вели себя очень тихо и действовали избирательно. Когда меняют поршни, шестеренки оставляют. А с ними можно договориться. Мы же, таким образом, можем выиграть время и сделать все, что собирались.
— И что тогда?
В ответ Бруд опять расплылся в улыбке. Только вот чести не отдал.
— Я вернусь, чтобы проверить, как вы тут без меня. Валяйте и дальше эту бодягу с ОМП. Отличная работа, Леон. Ты, впрочем, и сам знаешь, что делать.
И капитан исчез также быстро, как появился.
— И что он имел в виду, Леон? — спросила Беатрис.
Парень не ответил. Он был таким же высоким и смуглым, как Бруд. И вдруг Беатрис осенило: а что, если они родственники?
Леон отошел к консоли редактора и уселся спиной к Беатрис. А затем, не оборачиваясь, сказал:
— Мы работали сюжет о Кристе Гэлли. И о Бене Озетте.
Беатрис стало холодно. Слова застряли в горле, и она одними губами прошептала:
— А… а тема сюжета?
— Криста Гэлли спасена солдатами службы охраны Вашона.
— А Бен… Что с ним?
Леон надолго замолчал. То, что он напечатал на своем мониторе, потрясло Беатрис: «Репортер головидения погиб при взрыве дирижабликов».
Тщетно она пыталась сдержать дрожь в руках и губах. Тщетно.
— Это ложь, — пролепетала она. — Как и все остальное. Все это ложь. Ведь правда? Правда ведь?..
Не оборачиваясь, Леон еле слышно прошептал:
— Не знаю.
Не боги ограничивают людей. Сами люди ограничивают себя и других.
Т. Роббинс, «Литературная
энциклопедия Атомного века»
— Доктор Дварф, — прошептал Спад, — вы были правы. В этом секторе возмущение коснулось не только одного келпа. Сами посмотрите.
Дварф Макинтош обернулся к монитору, который обеспечивал работу «сеткомастера». Несмотря на внушительные размеры, Макинтош был крупным специалистом по мелочам. Он предпочитал возню с кабелями и чипами так называемому «культурному отдыху» работников орбиты.
Он с трудом протиснулся между консолями и датчиками, и склонившись над плечом Спада, заглянул в его монитор.
— Сигнал пришел уже тогда, когда мы поняли, что келп из сектора восемь проснулся. Мне пришлось попотеть, пока я вычислил его частоту.
— Но остальные келпы, по-моему, ведут себя спокойно, — заметил Макинтош, читая диаграмму на мониторе. — И этот к тому же добровольно освободил около двадцати наших грузовиков. Если наши данные не врут.
Спад кивнул:
— Было дело. Но этот келп до сих пор и сам свободен. Большинство судов уже на поверхности. И вот-вот там появится команда карателей. Но им сложно добираться без келпопроводов. Впрочем, мы в ближайшее время отладим сетку, и они уж разберутся с этим бредом.
— Слишком узкий фокус, — пробормотал себе под нос Макинтош.
Он настолько погрузился в созерцание келпа, что почти ощущал себя физически внутри водоросли. Чтобы избавиться от наваждения, он как следует потянулся и пошлепал пальцем по нижней губе.
— Но, не разобравшись с тем, вторым сигналом, мы не можем силой изменить навигационную сетку. Я в этом полностью уверен. Что ты можешь сказать о том, втором?
Вместо ответа Спад вывел на монитор Макинтоша диаграмму.
— Он передвигается.
— Ну да, — кивнул Макинтош, — Все келпы со временем разрастаются. И терпеть не могут келпопроводов. Об этом всегда нужно помнить.
— А как вы сами считаете? Ведь те келпы, которые посадили когда-то моряне, имели корни — разве нет?
— Слишком сильный сигнал, — возразил Макинтош. — Мы же регистрируем становище только тогда, когда оно начинает проявлять активность. И тогда ребята Флэттери его подстригают. Или оставляют как есть. Судя по сигналу, это становище размером с меня или с тебя…
— И оно может перемещаться.
— И оно может перемещаться.
Мак задумчиво почесал подбородок.
— И этот сигнал может заставить келп действовать так, как ему нужно. Даже несмотря на страх, что его обкорнают до самой кочерыжки. И в течение последнего часа сигнал усилился. Если Флэттери об этом узнает, то совсем осатанеет. У него и так хлопот полон рот — восстание и все прилагающиеся к нему радости. И какие же из всего этого следуют выводы?