– Есть вопрос.
– Да? – выжидательно откликнулась Кандис, не сводя глаз с темной пустынной дороги.
– Вот тебе когда-нибудь приходилось выбирать между подругой и парнем?
Кандис кивнула.
– А чью сторону надо принять?
– Того, кто прав.
– А если оба правы?
– Так не бывает.
– Но ведь так оно и есть! – возразила Мелоди. – В этом-то и проблема!
– Не-а. – Кандис аккуратно миновала патрульную машину. – Это они оба думают, будто правы. А ты сама подумай. Кто из них прав, с твоей точки зрения? Которая из сторон представляет дело, за которое стоит бороться?
Мелоди уставилась в окно так пристально, словно ожидала увидеть ответ на соседской лужайке. Ни в одном доме, кроме их дома, окна не горели.
– Я не знаю.
– Знаешь, знаешь! – возразила Кандис. – Тебе просто не хватает мужества быть честной с самой собой. Потому что тогда тебе придется сделать то, чего тебе делать не хочется, а ты терпеть не можешь трудностей и проблем. Потому ты и бросила петь, потому у тебя и личной жизни никакой нету, потому ты и была всегда...
– Хм... ладно, ладно! Можно вернуться к тому моменту, когда ты заговорила как Опра Уинфри?
– Понимаешь, Мелли, я просто хотела сказать: что бы ты сделала, если бы не боялась это сделать? Вот тебе и ответ. Это и есть та сторона, которую тебе следует принять.
Она въехала на дорожку, ведущую к дому, и припарковала джип.
– А если ты откажешься от выбора, тебе придется лгать себе и всем окружающим!
Она распахнула дверцу и взяла свою сумочку.
– Опра вас покидает!
Дверца захлопнулась за ней.
Мелоди откинулась на спинку сиденья, пользуясь тем, что машина пока не остыла. Видеть сразу обе стороны... Не с позиции Бекки или Джексона, а со своей собственной точки зрения. С одной стороны – верность, с другой – принятие... В машине с каждой секундой становилось все холоднее.
К тому времени, как Мелоди наконец приняла решение, она ужасно замерзла.
Ощущение было такое, словно жизнь остановилась и остались лишь холодные стерильные инструменты. Яркий свет. Химические растворы. Стекло. Металл. Резиновые хирургические перчатки. И что-то еще, чего Фрэнки никак не могла определить. Она попыталась открыть глаза, но веки словно склеились. Она была как будто скована по рукам и ногам. И не могла выдавить ни звука. Говорят, собаки чуют страх, значит, страх имеет запах. Быть может, это был именно он. Вокруг пахло страхом.
Страх звучал в голосах тех, кто был рядом. Он сочился из людей, точно вода из губки.
– Началась охота на ведьм!
– Двое копов целый час шарили у меня на чердаке!
– Наша жизнь пошла прахом!
– Ничего не понимаю. Ну как вы могли не заметить, что ваша дочка выбралась из дома?!
– Тоже мне, родители!
– Такое поведение опасно для общества, тем более для нашего общества!
– А что с тем мальчишкой-нормалом? Если он не придет в себя, это станет известно на всю страну!
– Может, уже стало, откуда мы знаем?
– Уверяю вас, – всхлипнула Вивека, – мы не меньше вашего подавлены случившимся! И мы тоже многим рискуем! Мы с Виктором сделаем все от нас зависящее, чтобы такое никогда не повторилось!
– Не повторилось?! Проблема далеко не в этом! Что делать с тем, что уже произошло? Если так и дальше пойдет, моей Лялечке придется удалить клыки! Клыки, понимаете?
– А Клодин и ее братьям придется сделать лазерную эпиляцию! Вы представляете, какое это для них унижение? А ведь зима на носу! Они же замерзнут!
– Ладно, вы, по крайней мере, знаете, где ваши дети. А Джексон до сих пор не вернулся домой! Каждый раз, как я слышу на улице сирену, у меня начинается тахикардия! А вдруг они начнут арестовывать подозреваемых? А вдруг они... – госпожа Дж. разрыдалась.
– Господа, прошу вас! – Голос у Виктора был глухой и усталый. – Мы полностью принимаем на себя ответственность за сегодняшний... несчастный случай, однако прошу вас учитывать, что мы рискуем большим, чем все вы.
Он шмыгнул носом и высморкался.
– Эту нашу дочь они ищут. Нашу девочку! И да, она совершила нечто непоправимое, но преследователи гонятся именно за ней. А не за вашими детьми!
– Это пока!
– Они ищут зеленую девицу без головы в карнавальном костюме монстра, – сказал Виктор. – Всегда можно отговориться тем, что это была детская шалость.
– Ничего себе шалость!
– Мы с Вивекой сделаем все, что потребуется, чтобы ликвидировать последствия этого инцидента. Мы начнем с того, что заберем Фрэнки из школы. Переведем ее на домашнее обучение и запретим ей выходить из дома.
– А я считаю, что вам следует уехать из Сейлема!
– Да-да!
– Согласен!
– Уехать из Сейлема?! – прогремел Виктор. – А я-то думал, мы все одна семья! Как вы смеете поворачиваться к нам спиной после всего, что мы...
– Мне кажется, все мы сегодня переутомились! – поспешно перебила Вивека. – Давайте свяжемся с утра и поговорим на свежую голову!
– Но...
– Спокойной ночи! – сказала Вивека.
Компьютер сыграл прощальный аккорд и отключился. Вивека разрыдалась.
– Я просто поверить не могу, что все это происходит на самом деле! Нет, мы не можем отсюда уехать! А как же наша работа? А твой грант на исследования? А наш дом? Куда нам деваться?
Виктор вздохнул.
– Понятия не имею!
Он наложил последнюю марлевую прокладку на швы Фрэнки и выключил свет.
– Единственный светлый момент – это что нам больше нечего бояться!
– Почему?
– Потому что худшие наши кошмары уже сбылись!
И дверь фабулатории захлопнулась за ними.
Оставшись одна, Фрэнки погрузилась в полубессознательное состояние. Она то пробуждалась, то снова ныряла в сон. Но спала она или бодрствовала, она не могла избавиться от всепоглощающего чувства вины. Скольким людям она поломала жизнь! Во сне эта вина представлялась ей в самых разных обличьях. Она устраивала смертоносные обвалы, правила тонущими кораблями, пугала сироток, наливала своим друзьям воду, которая обращалась в кровь, сталкивала родителей с утеса и целовала Бретта острыми лезвиями, которые были у нее вместо губ.
После каждого такого сна Фрэнки просыпалась вся в слезах. Однако и покой и тишина в ее комнате не приносили утешения, потому что здесь все было настоящим. И вина становилась огромной, невыносимо огромной. Каждый раз, как Фрэнки открывала глаза, она тут же поспешно зажмуривалась. Ей отчаянно хотелось больше никогда не просыпаться.