Теперь ему следовало подумать о словах Аротра. Тщательно подбирая выражения, Ршава сказал:
— Так уж получилось, но кое-что из увиденного побудило и меня задуматься о том, что делает владыка благой и премудрый. И делает ли он вообще хоть что-то.
— Ты?! — Аротр вылупился на него, будто не веря собственным ушам. — Ты уж прости меня, святейший отец, но если я от кого и ожидал такое услышать, так от тебя в последнюю очередь.
Ршава пожал плечами:
— Год назад я бы сказал совсем другое. Тогда я мыслил иначе. Но после того, что я увидел за этот год… — он вздохнул, — не только я, любой человек может с полным основанием задуматься, кто сильнее в этом мире.
Он ждал. Он не сказал, что думает, будто Скотос сильнее Фоса. Но даже произнесенная фраза, в которой оставалось место для удивления или сомнения, делала его еретиком, субъектом для анафемы, в глазах церковной иерархии обреченным на вечный лед. И если Аротр сейчас захочет осыпать его проклятиями, то как Ршава сможет ему ответить? Только своим проклятием, которое докажет, на чьей стороне сила.
Аротр все еще глядел на него так, словно не верил услышанному:
— И это сказал ты, святейший отец? Ты, который всегда был столпом непоколебимой ортодоксальности?
— Я это сказал. И подразумевал то, что сказал. После всего увиденного единственное, чего я не могу понять, — как я мог говорить нечто иное.
Если Аротр закричит о ереси… ну так и что? Когда Ршава прибудет в столицу, то церковные иерархи, сравняться с которыми Аротр не может даже мечтать, закричат то же самое. И закричат громче и яростнее.
— Ты говоришь как человек… Не обижайся, Ршава, но ты говоришь как человек, утративший веру.
Ршава покачал головой:
— Я ее не утратил. Я повернул ее в новое русло. Вера остается. Вера всегда остается, — некоторые из его ранних уроков тоже остались. Уроков настолько ранних, что он не сохранил о них сознательных воспоминаний.
Теперь уже Аротр нервно огляделся и понизил голос:
— Так ты сказал, что скорее будешь поклоняться… ему? — Он не произнес имя Скотоса, но сплюнул, показывая, кого имеет в виду.
— Ничего подобного я не говорил. Но я сказал многое, а ты — гораздо меньше. Как ты относишься к таким вещам? Точнее, что ты о них думаешь? Ибо мы можем надеяться прийти к пониманию, лишь размышляя.
Аротр выглядел подавленным. Он не хотел оказаться в опасной ситуации, и Ршава не мог его за это винить. Да и кто стал бы винить за такое?
Но все же священник произнес:
— Ответ за ответ, — наверное, так будет справедливо. Как может кто-то взглянуть на все, что в последнее время происходит, и сказать, что владыка благой и премудрый наверняка правит миром и так же наверняка в конце концов восторжествует? Неизбежно происходит… — Аротр снова плюнул на пол, — что-то иное.
— Согласен, — решительно произнес Ршава. — Мы слишком долго были глухи и слепы. Но если мы не можем увидеть это теперь, после безумия гражданской войны и нашествий варваров, то когда сможем?
Его слова опять встряхнули Аротра. Тот с опаской взглянул в сторону столицы:
— Если мы скажем подобное там, святейший отец, нас заставят пожалеть, что мы вообще открыли рты.
— А я не боюсь, — заявил Ршава, сильно преувеличив свою решимость. — Если мы скажем правду, им придется ее признать.
— Никто и ничего делать не станет, — со скорбной уверенностью возразил Аротр.
— Трус! — презрительно бросил Ршава. — За мной истина, и эти закоснелые церковники могут возражать мне, пока у них лица не посинеют. Им меня не переубедить.
— Да им на это наплевать, — еще более скорбно и более уверенно сказал Аротр. — Они подвергнут тебя анафеме, потом бичеванию, потом отлучат от церкви и в конце концов сожгут. Вот что случится, когда они решат, что ты еретик. Особенно когда они решат, что ты еретик того сорта.
— Со мной они так не поступят, — заявил Ршава.
— Думаешь, не поступят? Только потому, что ты родственник автократора? Если ты еретик того сорта, им на это будет начхать.
Вероятно, он был прав: одних семейных связей прелата не хватит, чтобы его спасти. Но Ршава все равно пожал плечами:
— О, полагаю, я смогу найти тот или иной способ их убедить. Пойдешь ли ты со мной, прикроешь мне спину? Истине понадобятся все защитники, каких она сможет найти. А ведь мы оба знаем истину, не так ли?
Аротр облизнул губы:
— Наверное, ты сошел с ума, если думаешь, что сможешь убедить людей в том, что темный бог сильнее светлого. Ты умрешь — вот что с тобой станет. И будешь умирать долго и мучительно. А я хочу прожить полную жизнь. Если ты хочешь иного, это твое дело.
— Разве твои убеждения не придают тебе храбрости? — вопросил Ршава.
— Я верю в то, во что верю. Скажу кое-что еще: в частности, я верю в то, что тебе не удастся изменить мышление людей. Они слишком цепляются за привычное. А кроме того, они живут в столице империи, а там все… почти нормально. Настолько, насколько это сейчас возможно. С таким же успехом можешь попытаться доказать им, что мир круглый.
Одна из этих мыслей приходила в голову и Ршаве. А над абсурдностью другой он рассмеялся. Время от времени корабли отплывали на восток из Калаврии, самого восточного острова, которыми владела империя. Ни один из них так никогда и не вернулся. Если они не упали с края земли, то что с ними произошло? Никто и понятия не имел. И ни один чужеземный корабль с востока тоже никогда не приходил.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — пояснил Аротр. — Обратить их в свою веру не получится. Никому это не удастся, и тебе тоже.
— Мне — удастся. И я намерен это сделать. — В голосе Ршавы звучала гордость церковника, знающего то, что он знает, и гордость отпрыска императорской семьи, уверенного, что на него обратят внимание просто потому, что он тот, кто есть.
— Что ж, удачи тебе, — повторил Аротр. — Если из столицы придет указ прекратить верить в одно и начать верить в другое, то я так и сделаю, будь уверен. А если не придет, то не стану делать, а уж демонстрировать — тем более. Очень сожалею, святейший отец, но во мне нет того, что есть у мучеников за веру. Я слишком люблю жизнь, чтобы желать ее завершения, и в особенности… — он содрогнулся, — таким способом.
— Никакой бог не бережет равнодушного верующего, — предупредил Ршава, но Аротр лишь пожал плечами. Ршава задумался, не стоит ли его проклясть, но, с некоторым сожалением, решил этого не делать. Если он начнет проклинать всех равнодушных, погибнет половина империи. Как только он воплотит свой замысел в жизнь, Аротр будет волен сделать выбор.
Вероятно, Аротр хорошо представлял, о чем Ршава думает. И толстый священник угрюмо сказал:
— Быть правым ты хочешь больше, чем обрести безопасность. Извини, Ршава, я никогда таким не был.