Чем дольше Крисп шел, тем больше изумлялся тому, как много в городе Видессе улиц, протянувшихся на мили. Казалось, он прошагал их все — судя по тому, как гудели ноги, — однако ни на одной не бывал дважды, ибо ничто не выглядело знакомым. Набреди он еще на один постоялый двор, Крисп не задумываясь отдал бы свой неразменный золотой.
Однако вместо постоялого двора, скорее по счастливой случайности, чем следуя полученным указаниям, он вышел к большому низкому сооружению с несколькими воротами. Все они, за единственным исключением, были заперты и тихи. Но возле одних ворот горел огонь и стоял толстый монах в синей рясе, вооруженный еще более толстой дубинкой, которую он тут же угрожающе поднял, как только Крисп вступил в неверный круг света, отбрасываемый факелами.
— Что это за здание? — спросил Крисп, пряча за спину копье, дабы выглядеть как можно безобиднее.
— Это монастырь, посвященный памяти святого Скирия, да благословит Фос его душу во веки веков, — ответил привратник.
— Да благословит! — с жаром откликнулся Крисп. — Могу я попросить у вас пристанища на ночь? Я блуждал по улицам, разыскивая этот монастырь, целую… целую вечность.
— Ну, так долго не может быть, — улыбнулся монах. — Хотя уже шестой час. Добро пожаловать, странник, если пожаловал с миром. — Привратник окинул взглядом копье и меч Криспа.
— Фосом клянусь!
— Вот и хорошо, — сказал монах. — Тогда заходи и отдыхай. А утром вместе со всеми, кого привела к нам судьба этим дождливым вечером, можешь представиться нашему святому настоятелю Пирру. Он или же его помощники дадут тебе задание на завтра — либо на несколько дней, если ты разделишь с нами кров подольше.
— Договорились, — мгновенно согласился Крисп. Он прошел было мимо привратника, потом остановился. — Пирр, говорите? Где-то я слыхал это имя. — Он нахмурился, пытаясь вспомнить где и когда, но вскоре сдался, пожав плечами.
Монах тоже пожал плечами:
— Это довольно распространенное имя. Я знаю двух или трех людей, которых так зовут.
— Да, верно.
Крисп зевнул. Монах показал ему, как пройти в общую спальню.
* * *
Игумену Пирру снился сон. Это было одно из тех сновидений, когда знаешь, что спишь, но лень, да и неохота сделать усилие, чтобы проснуться. А снилось ему, что он стоит в очереди к какому-то судье, причем земному или небесному — непонятно.
Приговоров, которые выносила фигура на троне стоявшим впереди людям, игумен не слышал, но они его не очень-то волновали. Он знал, что вел благочестивую жизнь и земные грехи его крайне незначительны. Так что суровый приговор ему не грозил.
Очередь продвигалась, как это бывает во сне, очень быстро. Между настоятелем и судьей осталась лишь одна женщина. А потом и ее не стало. Ушла ли она? Испарилась? Пирр не заметил, но для сновидений такие фокусы тоже в порядке вещей. Игумен поклонился человеку — если это был человек, — сидящему на троне.
Острый, как у самого Фоса, взор пронзил Пирра насквозь.
Настоятель поклонился снова и застыл, согнувшись в поясе. Он с трудом удерживался от желания упасть на четвереньки, а потом на живот, словно перед Автократором.
— Сиятельный господин!.. — услыхал он свой собственный дрожащий голос.
— Молчи, червь! — Это уже был голос судьи, прогремевший под черепом подобно удару грома. — Делай, что я скажу, и благополучие воцарится в Видессе; ослушаешься — навлечешь на него беду. Ты понял?
— Да, владыка! — сказал Пирр, видя себя самого во сне. — Говори, я все исполню.
— Тогда иди в общую спальню. Иди немедля, не жди до зари.
Выкликни имя «Крисп» — раз, и другой, и третий. Окажи человеку, который отзовется, любую услугу; обращайся с ним как с собственным сыном. Иди же и делай, что я повелел.
Пирр проснулся и обнаружил, что лежит в безопасности в своей постели. Огонь, горевший в желобе, освещал комнату. Если не считать обилия книг и чуть большей площади, спальня ничем не отличалась от монашеских келий: в отличие от многих других настоятелей, Пирр отвергал личный комфорт как непозволительную слабость.
— Какой странный сон! — прошептал он. Но вставать, естественно, не стал. Зевнул, потянулся — и снова заснул.
И вновь очутился перед судьей, сидящим на троне, только теперь уже во главе очереди. И если в прошлый раз взор судьи показался ему пронзительным, то теперь он сверкал откровенным гневом.
— Подлый ослушник! — крикнул судья. — Повинуйся, или все вокруг тебя погибнет! Вызови человека по имени Крисп из общей спальни — единожды, и дважды, и трижды. Отнесись к нему как к родному сыну. Не теряй зря времени и не погрязай в ленивой дремоте! Делай, что велено! Иди же!
Пирр проснулся, словно от внезапного толчка. Лоб и тонзура покрылись испариной. В ушах продолжал греметь разгневанный окрик судьи. Настоятель начал было вставать с постели, потом остановился, охваченный гневом на самого себя. С какой стати им будет командовать какое-то дурацкое сновидение?
Он снова, совершенно сознательно, улегся и настроился на сон. На сей раз уснуть удалось не так быстро, но дисциплинированный рассудок заставил организм расслабиться. Веки игумена смежились, дыхание стало глубоким и ровным.
Холодный ужас стеснил ему грудь: судья, встав с трона, надвигался прямо на него. Пирр попытался бежать, но не смог.
Судья схватил его и приподнял, как жалкого мышонка.
— Вызови человека по имени Крисп, глупец! — прогремел он и отшвырнул Пирра прочь. Игумен падал, и падал, и падал до бесконечности…
Проснулся он на каменном полу.
Дрожа, встал на ноги. Настоятель был человек смелый; даже теперь он собрался вернуться в кровать. Но при мысли о судье и его ужасных глазах — и о том, как они посмотрят на него, если он снова ослушается приказа, — смелость покинула игумена. Открыв двери спальни, он вышел в коридор.
Двое монахов, возвращавшихся в свои кельи после ночной службы, подняли на него глаза, удивленные тем, что кто-то приближается к ним в такой неурочный час. Пирр надменно, как было положено по должности, посмотрел сквозь них, точно не видя. Монахи склонили головы и безмолвно отступили в сторонку, давая игумену пройти.
Дверь в общую спальню была заперта снаружи. Поднимая засов, Пирр засомневался было снова… Но он не падал с кровати с детских лет. И просто не мог поверить, что упал сегодня ночью. Качая головой, игумен вошел в общую спальню.
Как обычно, первым делом в нос ударило зловоние — запах нищих, голодных и убогих отбросов Видесса: запах немытых тел, перегара и резкая вонь блевотины из угла. Нынешний ночной дождь добавил к этой смеси затхлость влажной соломы и душную прель отсырелой шерсти.
Один из бродяг пробормотал себе что-то под нос, перевернувшись во сне. Остальные храпели. Какой-то парень сидел, прислонившись к стене, и надрывался бесконечным чахоточным кашлем. «И я должен выбрать одного из этих людей, чтобы обращаться с ним как со своим сыном? — подумал настоятель. — Одного из этих?»