— Катаколону ты такого не говорил, — хмуро сказал Эврип.
— Сперва ты жаловался, что я не обращаюсь с тобой, как с Фостием, а теперь — что не так, как с Катаколоном. Оба варианта сразу не получаются, сын. Если тебе нужен авторитет, который приходит с властью, то ты должен принять и ответственность, которая от нее тоже неотделима. — Когда Эврип не ответил, Крисп добавил:
— И сделай работу хорошо. От нее зависят жизни наших солдат.
— Обязательно, отец. Я же сказал, что сделаю. Кстати, ты наверняка поручил то же самое еще кому-нибудь — чтобы сверить его цифры с моими. Это в твоем стиле, верно?
И Эврип ушел, не дав Криспу возможности ответить.
Крисп задумался — стоило ли вообще брать с собой сыновей? Они ссорились между собой, ссорились с ним и не делали даже половины работы, за какую с радостью взялся бы юноша из не особо знатной семьи в надежде, что его старания заметят. Но нет… им необходимо узнать, что такое война, а армия должна увидеть их. Автократор, неспособный управлять своими солдатами, становится Автократором, которым правят солдаты.
«Торжествующий» коснулся бортом причала. Стоящий на берегу Страбон заглянул на палубу. Вблизи он выглядел так, будто из него можно выжать несколько кувшинов масла. Даже голос его прозвучал маслянисто:
— Трижды добро пожаловать, ваше императорское величество. Вы оказали нам великую честь, прибыв на защиту нашей провинции, и мы уверены, что вы наголову разгромите грабящих нас зловредных еретиков.
— Я рад твоей уверенности и надеюсь, что оправдаю ее, — ответил Крисп, пока матросы опускали сходни, выкрашенные в императорский пурпур. Он тоже был уверен, что справится с фанасиотами. Он победил всех врагов, выступавших против него за долгие годы правления, кроме Макурана — но никому из Автократоров после яростного Ставракия это не удавалось в полной мере, да и победа самого Ставракия оказалась недолгой.
Однако, если послушать Страбона, победить еретиков будет не труднее, чем прогуляться по Срединной улице. Крисп же знал, что ни одна победа не дается легко.
Крисп поднялся по сходням на причал. Толстая туша Страбона сложилась пополам, потом распростерлась ниц.
— Встань, — велел Крисп. После недели на качающейся палубе ему казалось, будто земля под ногами тоже покачивается.
Рядом со Страбоном простерся Аздрувалл. Поднявшись, он начал кашлять и кашлял до тех пор, пока его морщинистое лицо не стало почти таким же серым, как и его борода. В уголке рта появилось крошечное пятнышко кровавой пены, которую он быстро слизнул.
— Да одарит Фос его величество приятным пребыванием в Наколее, — хрипловато произнес он. — И удачей в борьбе с врагами.
— Спасибо, высокочтимый эпарх, — поблагодарил Крисп. — Надеюсь, вы обращались к жрецу-целителю по поводу вашего кашля?
— О да, ваше величество, и не раз. — Аздрувалл пожал костлявыми плечами. — Они сделали для меня все, что смогли, но этого оказалось недостаточно. Я проживу столько, сколько пожелает благой бог, а потом… потом я надеюсь встретиться с ним лицом к лицу.
— Пусть этот день не настанет еще много лет, — сказал Крисп, хотя Аздрувалл, будучи ненамного старше его самого, выглядел так, словно мог скончаться в любой момент. — И прошу тебя ограничиться уже произнесенными словами. Я не хочу брать дань с твоих легких. В Видессе и без того хватает налогов.
— Ваше величество милостиво, — отозвался Аздрувалл. Крисп и в самом деле был озабочен здоровьем эпарха. Высказав же эту заботу вслух, он заодно сократил, причем значительно, неизбежные приветственные речи.
Жаль только, что нельзя столь же эффективно и вежливо заставить заткнуться Страбона. Речь наместника оказалась долгой и цветистой, сочиненной по образцу напичканного риторикой словоблудия, бывшего модным в столице еще до рождения Криспа, — и, возможно, оно еще возродится после смерти императора, едва болтунов перестанет сдерживать его крестьянское неприятие переливания из пустого в порожнее. Несколько раз Крисп многозначительно покашливал, но Страбон намеки игнорировал.
Тогда император начал переминаться с ноги на ногу, словно ему срочно потребовалось облегчиться, и лишь это привлекло внимание Страбона. Крисп перестал ломать комедию, едва наместник смолк, а его обиженный взгляд предпочел не заметить.
Затем осталось вытерпеть лишь приветствие городского иерарха, который оказался человеком понятливым и проявил милосердие, ограничившись краткой речью. Теперь наконец Крисп смог поговорить с гонцом, чье терпение во время словоизвержения явно превышало императорское.
Гонец собрался было простереться ниц.
— Не надо, — бросил Автократор. — Еще одна порция всякой чуши, и я умру от старости, так ничего и не сделав. Клянусь благим богом, просто скажи то, что должен мне сказать.
— Хорошо, ваше величество. — Кожа гонца от долгого пребывания на солнце стала сухой и смуглой, что лишь сделало ярче его удивленную улыбку, которая, однако, быстро угасла. — Новости плохие, ваше величество. Должен вам сообщить, что фанасиоты сожгли военные склады в Харасе и Рогморе — один три дня назад, а второй позавчера ночью. Ущерб… большой, и мне неприятно об этом говорить.
Правая рука Криспа сжалась в кулак.
— Чума их порази! — процедил он. — Это не облегчит нам предстоящую кампанию.
— Да, ваше величество, — согласился гонец. — Жаль, что именно я сообщил вам эту новость, но вы должны были ее узнать.
— Ты прав, и я ни в чем тебя не виню. — Крисп не имел привычки осуждать посыльных за плохие новости. — Позаботься о себе и своей лошади. Нет… назови мне сперва свое имя, чтобы я смог сообщить твоему начальнику о том, что ты хорошо служишь.
— Мое имя Евлалий, ваше величество, — ответил гонец, вновь блеснув улыбкой.
— Я напишу твоему начальнику, Евлалий, — пообещал Крисп.
Когда гонец зашагал прочь, Крисп начал обдумывать свой следующий шаг. Если бы он не знал к этому моменту, что фанасиотов теперь возглавляет профессиональный солдат, то налет на склады подсказал бы ему этот вывод.
Обычные бандиты напали бы на склады, чтобы украсть что-либо для себя, но только опытный офицер специально уничтожил бы их, чтобы лишить врага военных запасов.
Солдатам прекрасно известно, что армии проводят на маршах, в лагерях и за едой гораздо больше времени, чем на полях сражений. И если армия не доберется до места назначения или прибудет туда полуголодной, то сражаться она не сможет.
Так, Фостия и Эврипа он уже послал с поручениями. Остается…
— Катаколон! — позвал он. Церемония встречи загнала младшего сына в ловушку, и он не сумел втихаря смыться на поиски плотских удовольствий, которые могла предоставить ему Наколея.
— Что ты хочешь, отец? — произнес Катаколон голосом жертвы, которую вот-вот убьют за истинную веру.
— Боюсь, сын, тебе придется остаться в штанах немного дольше, чем ты рассчитывал. — После этих слов на лице Катаколона появилось выражение человека, только что пораженного стрелой в сердце. Проигнорировав виртуозную пантомиму, Крисп добавил: