— Сами разберемся, тем более что у нас четкая ориентировка.
Один из омоновцев уже раскладывал деревянную стремянку. Забродов задумчиво смотрел на пол, на его губах играла улыбка.
— Станьте сюда, — капитан подвел двух понятых и отставного полковника, который остался в квартире из чистого любопытства. — Смотрите, что он делает, чтобы потом не сомневаться.
— Там пыльно, я туда давно не лазил, — негромко сказал Забродов, перепачкаетесь.
Капитан зло посмотрел на хозяина квартиры. Омоновец снял журналы и со счастливой улыбкой на лице поднял за уголок белый почтовый конверт.
— Конверт, — сказал капитан, принимая находку. Понятые боялись оторвать взгляд от конверта. Мещеряков вопросительно взглянул на Забродова, тот лишь пожал плечами. Капитан извлек из конверта белый пластиковый пакетик с порошком внутри.
— Ваше? — строго спросил он Забродова.
— Мое, — охотно согласился Илларион. — В этой квартире все принадлежит мне, если, конечно, чего-нибудь не подкинули враги.
— Но этот пакетик ваш?
— Мой, — твердо сказал Илларион. — Или, может, вы, капитан, в этом сомневаетесь?
— Что в нем, вам известно? — голос капитана сделался грозным.
— Знаю абсолютно точно.
— У нас есть ориентировка, что это героин, и мы его отдаем на экспертизу, — сказал омоновец. Забродов даже не дернулся:
— Вас ввели в заблуждение. В нем гидрохинон. Омоновец, особо не сведущий в химии, не знал, может быть, героин по научному и называется гидрохиноном.
— Посмотрите, пожалуйста, капитан, в пакете даже есть талон-вкладыш.
Омоновец повернул пакетик. И в самом деле, ссыпавшийся в одном из углов порошок обнажил маленькую, пожелтевшую от времени бумажку, на которой типографским способом было набрано: «Упаковщик № 4».
— Гидрохинон — один из компонентов проявителя для черно-белых фотопленок и фотобумаг. Вряд ли он вам пригодится, химикат просрочен.
Капитану в жизни приходилось иметь дело с наркотиками не один десяток раз, как-никак, служил он в подразделении, которое занималось расследованиями незаконного оборота наркотиков. Он взрезал пакетик и понюхал. Пахло совсем не героином, а какой-то «химией». Капитан стоял в растерянности, не зная, следует ли продолжать обыск. Другой ориентировки у него не было.
— Я вижу, вы в замешательстве, — произнес Илларион, — поэтому поступайте строго по инструкции. Запротоколируйте, что вы изъяли у меня полиэтиленовый пакетик с белым порошком, с его содержимым пусть разбираются эксперты. Пусть понятые подпишут. Я из города уезжать не собираюсь.
— Вам придется пройти с нами.
— Я в этом не сомневался.
— Капитан, куда вы его собрались везти? — Мещеряков вновь почувствовал себя полковником, облеченным властью.
Мещеряков решил, что капитану не очень-то удобно откровенничать в присутствии подчиненных и отвел его в угол комнаты.
Отставник-сосед с погашенной сигаретой в пальцах тем временем неуверенно произнес:
— Извините меня, Илларион. Гнусно все это получается. Вы же сами понимаете, не мог же я им отказать.
— Прекрасно понимаю, на вашем месте так поступил бы каждый.
Отставной полковник удалился, бурча проклятия. Понятые стояли, не зная, что делать.
Зато Мещеряков разошелся. Он связался по телефону со своим начальством, а те, в свою очередь, перезвонили милицейским начальникам, и дело уладили. Забродову даже не пришлось ехать вместе с ОМОНом.
Когда Илларион закрыл дверь, Мещеряков прямо-таки сиял от счастья, воображая, что именно он помог выпутаться другу из беды.
— Ты знал про наркотики, Илларион?
— Конечно. Я нашел там, наверху, пачку героина и спустил ее в унитаз.
— Почему ты не сказал об этом капитану?
— А ему что? Он на службе, ему приказали, дали ориентировку, он выполнил свой долг. Капитан здесь ни при чем. Ему приказал генерал. Ты же сам провернул такой же финт, позвонил Малинину, тот позвонил какому-нибудь Петрову или Лазареву, вот все и разрешилось.
— Давай выпьем, я разволновался. В конце концов, Илларион, ты поступил правильно, негоже ГРУ сваливать свои проблемы на милицию. Мы же выше их, мы элита. А они кто — менты обыкновенные!
— Хорошо еще, что ты не сказал, Андрей, поганые менты.
— Поганые они и есть, вечер нам испортили. Так хорошо сидели!
Только сейчас до Мещерякова дошло, почему это вдруг, ни с того ни с сего Илларион пригласил его к себе в гости попить виски. Повода встречаться не было, сидели, трепались, а тем временем Илларион ожидал, когда ворвется милиция.
— Ты меня как живой щит использовал?
— Нет, как свидетеля, Андрей. И знаешь почему?
— Ну?
— Ты человек честный, умный и порядочный во всех отношениях. И меня знаешь уже много лет.
— Это точно, ты мой друг. А дружба, между прочим, — понятие круглосуточное.
— Красиво сказано! Из телевизора услышал?
— Нет, в календаре прочел.
— Хорошая фраза, — хмыкнул Илларион. — С твоего разрешения возьму ее на вооружение.
— Бери, не жалко. Я еще могу парочку афоризмов выдать о дружбе.
— Спасибо, прибереги для другого раза.
— Что, опять милиция должна прийти?
— Ты же понимаешь, они не успокоятся, пока я не стану тише воды, ниже травы.
— Ты собираешься стать таким?
— От меня этого добиваются. И ты скоро начнешь этого желать.
— Я — никогда. Я с тобой, Илларион, пойду до конца.
— А если генералы прикажут?
— Много они нам с тобой приказывали, и что, мы всегда выполняли? Если бы мы с тобой, — не без гордости произнес полковник Мещеряков, — выполняли все генеральские приказы, то лежали бы сейчас в сырой земле, съеденные червями. А так, видишь, сидим, пьем виски. Кстати, лед растаял.
— Льда у меня полный холодильник, сейчас отколю еще.
Илларион принес кусок льда и стал колоть его тяжелым ножом. Затем повернулся и швырнул нож в спил дерева. Тот вошел прямо в исколотую середину.
— Зачем тебе такая большая мишень? Повесил бы маленькую, все равно попадаешь.
— Ко мне иногда гости приходят, вроде тебя. У меня бы денег на ремонт не хватило, каждый норовит что-нибудь бросить и промазать.
— Можно я попробую?
— Пробуй.
Мещеряков вырвал нож, отошел на четыре шага, стал, широко расставив ноги. Долго примеривался. Он делал все так, как учил Илларион. Затем набрал воздуха, раздул щеки и резко метнул нож. Тот, ударившись о дерево, упал на пол.