— Меня зовут Плинтий.
— Великолепно, дорогой Плинтий. Еще раз прими нашу благодарность.
Окончательно сбитый с толку, староста увел лошадей.
— Фос милостивый, какое ужасное имя! — воскликнул Гуделин, едва тот скрылся. — Что ж, посмотрим, что тут у нас?
Судя по его тону, он ожидал увидеть кошмар.
В здании бывшего храма застоялся запах пыли и сырости. Путешественники, похоже, нечасто бывали здесь. Скамьи, когда-то окружавшие алтарь, давно исчезли. В степи древесина была слишком дорога, чтобы бросить ее покрываться пылью. Все равно храм давно уже никто не посещал. Что толку сидеть здесь на скамьях? В поселке много лет назад забыли о почитании Доброго Бога видессиан.
Алтарь тоже давным-давно куда-то делся. Вместо него был сложен очаг. Скилицез прав, подумал Горгид. Даже самая память о Фосе ушла из этих краев.
Видессианский офицер достал трут и кресало и быстро разжег огонь. Послы с наслаждением растянулись на кошмах, постеленных на грунтовом полу. Гуделин вздохнул с нескрываемым удовольствием. Из всех видессиан он был самым никудышным наездником и здорово натер себе седалище. Его мягкие ладони покрылись пузырями и мозолями.
— У тебя не найдется чего-нибудь от этого? — спросил он Горгида, показывая свои израненные руки.
— Боюсь, я взял с собой очень немного лекарств, — ответил грек, не желая подробно вдаваться в причины, по которым решил бросить ремесло врача. Но увидев чужую боль, добавил: — Масло и мед в равных частях помогут тебе, мне кажется. Попроси Плинтия.
Огонь вспыхнул ярче, когда новый брусок спрессованной соломы полетел в костер. Горгид заметил на стене небольшое голубое пятно. Он подошел ближе, желая взглянуть. Это было все, что осталось от фрески, некогда украшавшей стену. Равнодушие, сырость и плесень, сажа и немилосердное время уничтожили роспись. Как и сам поселок, храм превратился в жалкие руины великой мечты.
Кожаная занавеска отодвинулась. Гуделин открыл было рот, желая попросить Плинтия, чтобы тот дал ему мазь для рук. Но в бывшую святыню, превращенную в караван-сарай, вошел не староста. Шесть девушек несли еду, ножи, вилки и мягкие матрасы, а последняя шла, сгибаясь под тяжестью бурдюков с напитками. Горгид был уверен, что она несла кумыс.
Олбиоп радостно зарычал, вскочил, схватил одну из девушек, крепко сжав ее в объятиях, и тут же начал шумно целовать. Она едва успела передать подруге сковородку и бутылку с соусом. Грубые пальцы кочевника гладили ее по рукам, развязывали завязки длинной свободной туники.
— Хамор — свинья, конечно, но незачем так ужасаться, — сказал Скилицез Горгиду. — Дать гостям на ночь женщин — просто проявление обычной вежливости. А вот если ты откажешься от женщины, то это будет уже непростительная грубость по отношению к степнякам.
Грек был чрезвычайно смущен, но вовсе не по той причине, что предположил Скилицез. Он уже не мог припомнить, сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз спал с женщиной. Не меньше пятнадцати. И тогда это предприятие отнюдь не увенчалось успехом. Но теперь, как выясняется, выбора нет. Отказ (видессианин объяснил это с предельной ясностью) невозможен.
Горгид попытался не думать о цене провала и о том, как он будет выглядеть в глазах своих товарищей.
Виридовикс, напротив, весело завопил, услышав слова Скилицеза, и тут же нежно обнял одну из девушек. Более прихотливый в выборе подруги, чем хамор, кельт мгновенно нашел самую красивую из шести. Она была невысокого роста, худенькая, с вьющимися каштановыми волосами и большими голубыми глазами. В отличие от остальных, она украсила тунику большой брошью из полированного нефрита.
— И как же тебя зовут, моя славная малышка? — спросил кельт с улыбкой, глядя на нее сверху вниз: он был почти на голову выше.
— Эвантия, дочь Плинтия, — ответила она застенчиво.
— То есть ты хочешь сказать, что староста — твой отец? — Когда она кивнула, Виридовикс усмехнулся: — В таком случае, ты, наверное, похожа на свою мать, потому что отец твой далеко не красавец.
Девушка наклонила голову, улыбнувшись в ответ. Горгиду уже и прежде доводилось видеть, как кельт пускает в ход свои чары. Лишь немногие девушки оставались к ним равнодушны.
— Я никогда не знала, что бывают люди с волосами цвета меди, — сказала Эвантия. — И речь твоя тоже необычна. Из каких далеких краев ты прибыл?
Виридовикс приступил к рассказу, словно нырнул в пучину. Он задержался на несколько мгновений, чтобы взять матрас из рук Эвантии и расстелить его на полу.
— Садись рядом, моя милая, тебе будет удобнее слушать.
Он подмигнул через ее плечо Горгиду.
Остальные быстро выбрали себе подруг. Девушки из поселка были не слишком огорчены своей долей — за исключением той, которая досталась Олбиопу, грубо и немилосердно тискавшему ее.
Подумав, Горгид пришел к выводу, что возможности избежать неизбежного не имеется. Местные жители лишь следуют старому обычаю своего народа. Сами греки лишь недавно отказались от той же практики.
Подругой Горгида оказалась девушка по имени Спасия. Она была полненькой хохотушкой. Голос ее звучал мягко и приятно. Горгид вскоре убедился, что Спасия далеко не глупа, хотя не имеет ни малейшего представления о том, что делается в огромном мире за пределами ее родного поселка.
Глаза Спасии все время скользили по лицу грека.
— Что-нибудь не так? — спросил он. Неужели она почувствовала, что не может возбудить в нем желания?
Но она ответила более чем безыскусно.
— Ты не этот… как их называют? Не евнух? У тебя такие гладкие щеки.
— Нет, — Горгид попытался не рассмеяться. — У нашего народа есть обычай брить бороду.
Он сунул руку в мешок и показал бритву, сделанную в виде листа. Девушка потрогала острое лезвие.
— Зачем держаться такого неприятного и болезненного обычая? — спросила она.
Горгид улыбнулся, не сумев найти ответа.
Женщины приготовили еду: жареных цыплят, уток, зайцев, свежий хлеб (настоящий хлеб, поскольку в поселке имелись мельница и пекарня), несколько пирогов с начинкой из разных ягод и ко всему — различные специи, травы, салат из свежих овощей. Великолепный аромат жареного мяса разлился по залу бывшего храма.
Благодушествуя после сытного обеда, Гуделин откинулся на мягкий матрас и погладил живот. Голова у него слегка гудела после нескольких добрых глотков крепкого кумыса. Вместе с видессианами и Виридовиксом он потешался над Олбиопом и Аригом, которые отказались от салатов. Для кочевников зелень и овощи были пищей скота.
— Ну ладно, полно вам смеяться над ними, — сказал Виридовикс. — Нам же лучше — больше достанется. Забьем желудки под завязку.
Грек неплохо справился с обедом. Некоторые овощи и приправы (например, белый хрен, который оказался таким острым, что слезы хлынули из глаз) были для него в новинку. Соус из масла и уксуса приятно сдобрил обед.