— Я возмущен! — Вкрадчивый голос Отари на этот раз дрожал от гнева.
Вэн поднялся и уставился на него сверху вниз.
— Неужели? — Он положил руку на рукоять меча. — И насколько же ты возмущен? Не хочешь ли ты выйти на улицу и показать мне насколько? Как думаешь, что потом случится? Полагаешь, твой наследник, кто бы он ни был, тоже примется возмущаться?
В пивной стало очень тихо. Воины, сопровождавшие вассалов Рикольфа, смотрели на тех, что приехали в Айкос с Джерином, а те, в свою очередь, не спускали глаз с них. И все ждали, как отреагирует Отари Сломанный Зуб.
— Ну? — рявкнул чужеземец. — Идешь?
— Кажется… кажется, я уже не так зол, как был минуту назад, — промямлил Отари. — Иногда гнев заставляет человека сказать то, что лучше бы вслух не произносить.
К облегчению Джерина, Вэн удовлетворился таким ответом и сел.
— Что ж, тут ты абсолютно прав, — согласился он. — Даже с Лисом такое случается, хотя я никогда не видел никого, кто бы тщательнее его умел следить за своим языком.
Скорей, не следить за своим языком, а в основном держать его за зубами, мог бы поправить приятеля Джерин. Но он и тут проявил благоразумие, никак не отреагировав на слова Вэна. Вместо этого он сказал следующее:
— Поскольку теперь ты больше не злишься, Отари, пожалуйста, взгляни более спокойно на прорицание, переданное нам богом через Сивиллу, и признай, что строки, в которых речь идет о моем сыне, могут иметь лишь одно значение.
Отари вновь напустил на себя возмущенный вид, но не стал заявлять о своем состоянии. Ему было так же сложно противостоять интеллектуальному напору Джерина, как и недавнему физическому напору Вэна. Наконец, во многом наперекор собственной воле, вассал Рикольфа признал:
— В твоих словах есть доля правды.
Его слова вызвали у Хилмика и Вачо негодующие возгласы.
— Ты нас продал, изменник! — вскричал Вачо, краснея от ярости прямо на глазах. — Я бы вырезал тебе сердце или еще что похуже, если бы знал, что все так пойдет.
— Я готов встретиться с тобой когда угодно, — ответил ему Отари. — Я готов и с Лисом встретиться. Я не боюсь его, тем более что у него забот хватает и без меня. Но Байтон? Кто может противиться богу и надеяться победить? Поскольку Провидец знает, что у меня на сердце, ему известно, что я хотел пойти наперекор его воле. Но намерение — это еще не действие.
— Тут ты прав, — согласился Джерин. — Так значит, теперь ты готов признать, что Дарен — твой законный сюзерен?
— Готов, — горько произнес Отари. — Но лишь когда он навсегда поселится в крепости Рикольфа, и ни днем раньше.
— Это справедливо, — сказал Джерин.
— Это была полностью твоя затея, а теперь ты сам от нее отказываешься? — заревел Вачо.
Хилмик Бочарные Ножки положил руку ему на плечо и что-то прошептал на ухо. Вачо успокоился, по крайней мере, внешне. И все же Джерин не хотел бы сейчас оказаться на месте Отари. Сам по себе Отари был могущественнее, чем Вачо или Хилмик. Но если они объединятся, сможет ли он с ними справиться? Раткис уже сказал, что сможет дать отпор всем трем главным вассалам Рикольфа, поэтому вполне вероятно, что Отари сможет противостоять двоим из них. Однако не факт, что его это порадует.
И тут Дарен тихо, но твердо произнес:
— Когда я унаследую земли моего деда, мои вассалы не будут воевать между собой. Любому, кто затеет такую войну, придется столкнуться не только со своим противником, но и со мной.
Джерин установил у себя такой же порядок. И Рикольф тоже придерживался этого правила, покуда был жив. Сильный сюзерен может себе такое позволить. Все главные вассалы Рикольфа полагали, что Дарен, отделившись от Джерина, никакой силы собой не представит. Но Дарен ничем не намекнул, что рассчитывает на поддержку отца, да и сам тон его говорил, что она вряд ли ему понадобится. Судя по выражению лиц Отари, Хилмика и Вачо, они крепко задумались.
Джерин тоже. Он приложил много сил в старании наделить Дарена свойствами лидера, которым ему предстояло однажды стать. Но он все же не ожидал, что сын настолько скоро и хорошо усвоит его уроки. Мальчик превращается в мужчину, когда мужские дела становятся ему по плечу. Исходя из этого определения, даже если оставить в стороне возню со служанками Лисьей крепости, Дарен уже стал мужчиной. Почесывая в затылке, Джерин недоумевал, когда же именно это произошло и почему он этого не заметил.
А вот Раткис Бронзолитейщик, видимо, заметил. Обращаясь скорее к Дарену, чем к Джерину, он спросил:
— Когда ты собираешься взять в свои руки бразды правления теми владениями, что принадлежали твоему деду?
— Не в ближайшее время, — тут же ответил Дарен. — Только после того, как мой отец разобьет Адиатануса и гради и перестанет нуждаться в моей помощи.
— Твоему отцу повезло, что у него такой сын, — заметил Раткис.
Джерин не уловил в его голосе ни малейшей иронии.
Дарен пожал плечами.
— Я таков, каким он меня воспитал.
В какой-то степени это было правдой. И гораздо большей в сравнении с другими молодыми людьми, поскольку из-за отсутствия матери Джерину пришлось гораздо плотнее заниматься воспитанием сына. Но в какой-то мере, как только что осознал Лис, Дарен превзошел его ожидания. Так он и сказал:
— Отец может лишь придать форму тому, что уже есть в его отпрыске.
Раткис кивнул.
— Вы правы, лорд принц. Если парень — осел, его не превратить в лошадь, способную тащить твою колесницу. Но если он уже лошадь, можно научить его бегать. — Он повернулся к Дарену: — Когда придет время, со мной у тебя не будет хлопот, если только ты не заслужишь их, в чем я сомневаюсь. Я говорю это именно тебе, а не потому, что знаю, кто твой отец.
— Я постараюсь быть сюзереном, заслуживающим хороших вассалов, — ответил Дарен.
Раткис снова кивнул и сказал:
— Думаю, тебе это удастся.
Минуту спустя Отари Сломанный Зуб тоже кивнул. Хилмик и Вачо сидели молча с несчастным видом. Они так старались доставить Лису как можно больше хлопот и помех, но, по сути, ничего этим не добились.
«Если бы только я мог так же легко расправляться со всеми моими врагами», — подумал Джерин.
Обратное путешествие от святилища Сивиллы к дороге на Элабон во всей полноте показало, сколько бед принесли этому краю чудовища за короткий срок своего пребывания на поверхности земли. От крестьянских деревень, расположенных западней старого, жутковатого леса, окружавшего Айкос, остались лишь жалкие воспоминания. В какой-то мере это делало путь до главного тракта менее опасным, чем прежде, поскольку вольные крестьяне, принадлежавшие только себе и не подчинявшиеся никаким лордам, ловко использовали свою свободу, грабя проезжающих путешественников.