Джерин задумался над этим вопросом. Насколько он знал, Маврикс мог свободно менять место своего пребывания на любое другое, нимало не беспокоясь о том, чтобы пересекать при этом какое-либо пространство. А даже если и не мог, то избыток сопутствующего богу вина и других удовольствий с лихвой должен был компенсировать издержки подобных перемещений.
Но тут, без всякого предваряющего перехода, Маврикс оказался там, где Джерин уже бывал в своих грезах. В холодном лесу, куда призвала его Волдар.
— Как холодно, — пробормотал Маврикс, двигаясь по тропе.
«Это владения богов гради», — подумал Джерин, не зная, обращает ли Маврикс хоть малейшее внимание на попискивания маленького обособленного фрагментика своего сознания.
— Правда? — ответил бог, подходя к заснеженной поляне. — А я-то думал, что вернулся в свою родную Ситонию. Виноград и оливки выглядят особенно привлекательно в это время года, верно?
Если бы Джерин был сейчас во плоти, он покраснел бы. Он вызвал Маврикса вовсе не для того, чтобы служить мишенью его саркастических выпадов. Но, естественно, вызывая богов, не всегда получаешь то, на что надеешься, ибо у богов имеются свои планы.
Он попытался устремить все свои мысли к Мавриксу, напряженно, с натугой стараясь обратить их в слова:
— Волдар призвала меня сюда, когда я спал.
— Наверное, этот сон был кошмарным, — ответил ситонийский бог. Возможно, он содрогнулся, а может, и нет, но Джерин увидел, как поляна качнулась. Вперед-назад. Маврикс продолжал: — Зачем уважающим себя божествам селиться в подобных местах, или, лучше сказать, наводнять их, когда вокруг так много других, куда более привлекательных краев? Это вне моего понимания.
— Нам здесь нравится.
Этот голос, окажись он реальным, был бы глубоким и громоподобным, словно у Вэна, только усиленным во множество раз. Но нельзя сказать, что Джерин услышал его. Скорее, нечто, похожее на землетрясение, но наделенное определенным значением, всколыхнуло центр его сознания. Из снега возникла огромная масса. По ощущениям Джерина: наполовину — мужчина, наполовину — огромный и белый медведь. Оба обличья проявлялись поочередно, то первое брало верх, то второе.
— Это уродливое существо, несомненно, не Волдар, — произнес Маврикс с отчетливым фырканьем в голосе.
Несмотря на фырканье, Джерин счел, что он прав. Божество гради, хоть в человеческом, хоть в медвежьем обличье, было явно мужского пола. Маврикс полностью переключил свое внимание на него.
— Кто… или что ты такое, уродливое существо?
Если бы у него был выбор, Джерин не стал бы настраивать против себя что-либо столь огромное, столь белое и столь угрожающе-свирепого вида. Но выбора у него не имелось, в чем, собственно, при общении с божествами и состоял главный риск. Полумедведь-получеловек зарычал и пророкотал в ответ:
— Я Лавтриг, могущественный охотник. А кто ты, мелкий жеманный писклявый червяк, осмелившийся внести свою вонь в обиталище великих богов?
— Великих по сравнению с чем? — поинтересовался Маврикс.
Он взмахнул левой рукой, которой сжимал свой тирс — прут с плющевидными листьями на конце. Оружие гораздо более мощное, чем любое копье в руках простых смертных.
— Ступай прочь, пока я не избавил равнину богов от твоего гнусного присутствия. Обычно я не ссорюсь со слабыми, если они, конечно, не начинают досаждать высшим. Поскольку же в твоем случае любой вид испражнений выглядит лучше, чем ты, предлагаю тебе перестать меня раздражать.
Лавтриг зарычал от ярости и ринулся вперед. У него было больше когтей, зубов и мускулов, чем Джерину хотелось. Он, конечно, мечтал втянуть Маврикса в сражение с богами гради, но вовсе не собирался застрять, абсолютно беспомощным, в эпицентре борьбы. Мавриксу же не было никакого дела до того, что он там собирался.
Несмотря на свой прут, бог вина казался пустым местом в сравнении с устрашающим видом Лавтрига. Однако, как Джерину следовало догадаться, внешность богов еще более обманчива, чем внешность людей. Когда жуткие челюсти Лавтрига сомкнулись, то не ухватили ровным счетом ничего. Когда же Маврикс хлопнул бога гради своим тирсом, тот издал такой вопль, что его наверняка могли услышать в далекой стране Малабале. Если не люди, то, по крайней мере, их боги.
— Теперь беги прочь, шумное существо, — сказал Маврикс. — Если ты действительно меня разозлишь, то варварам, которые тебе поклоняются, придется изобретать нечто более отвратительное, чем они сами, поскольку ты исчезнешь навсегда.
Лавтриг снова взвыл, на этот раз скорее от ярости, чем от боли, и попытался продолжить битву. Он бил когтями, кусал, пытался грызть — все напрасно. Маврикс вздохнул и внезапно пнул противника ногой, обутой в легкий сандалий. Лавтриг перевернулся в воздухе (если, конечно, на равнине богов имелся воздух) и ударился о сосну. Лежавший на ее ветвях снег упал на него. Он немного подергался от боли, но весьма слабенько, и не стал подниматься, чтобы продолжить бой.
Маврикс оставил его лежать и пошел дальше.
— А ты мог бы его совсем уничтожить? — спросил Джерин.
— О, ты еще здесь? — удивился ситонийский бог, словно он совершенно забыл о своем пассажире. — Бог может сделать все, что только взбредет ему в голову.
Этот ответ не вполне удовлетворил Джерина в плане информативности, но трудно было придумать худшее положение для того, чтобы уточнять, что Маврикс имеет в виду.
Между тем бог, которого он вызвал к себе на помощь, двинулся дальше — по тропинке между укутанными снегом деревьями. Если Мавриксу и было холодно, он ничем этого не выдавал. А один раз, словно ради забавы, направил свой прут на сосну. У ее подножия тут же распустились цветы. Джерин задумался, останутся ли они после того, как Маврикс прошествует мимо.
Из леса на Маврикса смотрели волки с желто-золотыми глазами, огромные, как медведи или как лошади, божественные волки. В их телах концентрировалась первобытная волчья сущность. Так повар кипятит соус, выпаривая из него все лишнее и оставляя одну лишь основу. Почувствовав на себе их жуткие взгляды, Джерин захотел убежать прочь, хотя и знал, что тело его не здесь. Но такие волки вполне могли и, вероятно, должны были поглощать даже души.
Маврикс достал несколько тростниковых трубок, составил свирель, и из нее полилась музыка, которая никогда не звучала в мрачном царстве богов гради. Никогда за все долгое время с тех пор, как они сотворили его на свой вкус. Это была мелодия лета, радости и любви, мелодия вина, жарких ночей и не менее жарких желаний. Если бы Джерин мог, он непременно бы зарыдал от сознания, что, даже прилагая все мыслимые усилия, никоим образом не сумеет в точности вспомнить и воспроизвести услышанное сейчас.
А волки! Мгновенно, абсолютно неожиданно, они вдруг лишились своей свирепости и побежали по снегу к Мавриксу. И вовсе не для того, чтобы разорвать его на части, а чтобы порезвиться у его ног. Они вели себя, словно ласковые щенки. Они тявкали, прыгали и дурачились друг с другом. Они делали все, что угодно, но только не охраняли дорогу, что, несомненно, поручили им боги гради.