— Эй! — сказал он. — Эй!
Лю Хань не знала, что означает это слово на его языке. Она не знала, означает ли оно хоть что-нибудь или то был просто звук. Зато она знала, что в его голосе звучит сочувствие и что этот мужчина единственный, кто отнесся к ней по-человечески с момента начала всего этого кошмара. Она согнулась и прижалась к нему.
Он ничего не сделал, только позволил ей себя обнять. Дважды провел по волосам Лю Ханъ и еще несколько раз сказал: «Эй!» Лю Хань едва заметила это — настолько она была поглощена своим горем.
Когда наконец ее рыдания превратились во всхлипывания, а затем в икоту, ее живот ощутил его эрекцию, столь же горячую, как и недавние ее слезы. Однако это не удивило ее. Лю Хань скорее удивилась бы, если бы у обнаженного мужчины, лежащего в объятиях обнаженной женщины, не встал член. Что удивило ее, так это его спокойствие, равнодушие к собственной эрекции. А что она смогла бы сделать, если бы он вдруг решил снова овладеть ею?
От его спокойствия ей захотелось снова заплакать. До чего же она дошла, когда то, что ее не изнасиловали, она воспринимает как доброту и от этого готова лить слезы.
Мужчина спросил ее о чем-то на своем языке. Она покачала головой. Он покачал тоже, возможно злясь, что забыл о ее неспособности понять. У него сошлись брови, когда он задумчиво поглядел через ее плечо на голую металлическую стену камеры.
— Ты, Лю Хань, не плохая сейчас? — попытался сказать он на языке чешуйчатых дьяволов.
— Не очень плохая, Бобби Фьоре.
Когда она попыталась произнести его имя, то исковеркала слова так же, как он, произнося ее имя.
— О’кей, — кивнул он.
Это слово она поняла: так говорил кто-то из городских жителей в виденном ею фильме. Люди в городе заимствовали словечки иностранных дьяволов вместе с их машинами и смешной одеждой.
Бобби отпустил ее. Лю Хань оглядела себя. Она так крепко обнимала его, что на нежной коже ее груди остались следы от его волосков. Теперь его эрекция начала спадать. Лю Хань протянула руку и обхватила его член. Ящеры лишили ее всего, что у нее когда-либо было, оставив ей только тело, которым она могла отблагодарить Бобби. Его брови поднялись снова. И так же поднялось то, что Лю Хань держала в своей руке. Почему-то тепло, которое ощущала ладонь, доставляло ей удовольствие. Словно в старые времена, она целиком отдалась на волю своего тела, волна чувственности позволит ей ненадолго забыть металлическую клетку, в которой она заперта, и чешуйчатых дьяволов, держащих ее здесь для удовлетворения своего извращенного любопытства.
Лю Хань негромко застонала, когда снова легла на подстилку. Ей хотелось, чтобы это прошло хорошо, она надеялась, что так и будет. Бобби Фьоре пододвинулся к ней. Его губы прикоснулись к ее губам, рукой он водил по ее телу.
Лю находилась на грани «облаков и дождя».
Когда наваждение закончилось, оба они были потные и тяжело дышали. Эйфория уходила. Занятие любовью оказалось плохим только в одном — в том, что по-настоящему оно не помогло. Все беды, которые удовольствие позволило Лю Хань отбросить в сторону, никуда не исчезли. Лучше не стало. Не обращать внимания на неприятности — не значит от них избавиться. Лю Хань это знала, но что еще могла она сделать в нынешнем положении?
Интересно, а иностранных дьяволов одолевают такие же заботы? Лю бросила быстрый взгляд на Бобби Фьоре. Его волосатое лицо было серьезным, взгляд — отрешенным и обращенным внутрь. Несомненно, в его голове кружились мысли, во многом похожие на ее собственные.
Но когда Бобби заметил, что Лю Хань глядит на него, он улыбнулся и одним движением сел. Пусть он был несовершенен в тонкостях любви, зато он имел прекрасное мускулистое тело, которым в остальном владел хорошо. Он также умел дурачиться. На этот раз он сделал вид, что курит две сигареты одновременно — в каждой руке по штуке.
Лю Хань засмеялась. Потом пододвинулась и заключила иностранного дьявола со смешным именем в долгие и благодарные объятия. Какие бы страхи и тревоги ни бурлили у него внутри, он умел прятать их, чтобы помочь ей приободриться. Такого еще не было с тех пор, как пришли чешуйчатые дьяволы. Да и до их появления это случалось нечасто.
Словно в подтверждение того, что достаточно подумать о маленьких дьяволах и они появятся, дверь в камеру Лю Хань отворилась. Дьяволы, которые привели сюда Бобби Фьоре, вернулись, чтобы забрать его. Да, все было именно так: к ней приводили мужчину, заставляли отдаваться ему а потом уводили. До этой минуты подобное доставляло лишь облегчение. Сейчас все было не так или не совсем так. Однако дьяволам в любом случае было на это наплевать.
Во всяком случае Лю Хань так думала до того, пока чешуйчатый дьявол, говоривший на ломаном китайском языке, не сказал:
— Вы делать спаривание два раза. Почему два раза? Никогда два раза раньше.
Невероятно, но в его голосе чувствовалось сомнение, будто он подозревал Лю Хань в том, что вместо тяжкого труда она предается развлечениям. Что ж, в каком-то смысле дьявол был прав.
Лю Хань научилась честно отвечать на вопросы маленьких дьяволов — это срабатывало лучше.
— Мы делали это дважды, потому что он понравился мне больше, чем кто-либо из других. От них я просто хотела избавиться. Но он — неплохой мужчина. Если бы он был китайцем, то был бы очень хорошим мужчиной.
Второй дьявол разговаривал с Бобби Фьоре. Тот отвечал на своем языке. Разговор шел не по-китайски, и потому Лю Хань не поняла ни слова. Поскольку интонация не менялась, ей эта речь больше напоминала хрюканье, нежели человеческие слова. И как только иностранные дьяволы понимают друг друга? Но по сравнению с шипением и кашлями, из которых состоял язык чешуйчатых дьяволов, чужеземный язык Бобби Фьоре был для нее прекрасной песней.
Маленький чешуйчатый дьявол, который говорил с Лю Хань, повернулся и что-то сказал своему напарнику. Оба дружно зашипели. Лю Хань пыталась понять, о чем они говорят, но не смогла: они произносили слова слишком быстро. Она заволновалась. В тот раз, когда она почувствовала себя отчасти в безопасности и покое, чешуйчатые дьяволы превратили ее в шлюху. Какое новое зверство они замышляют теперь?
Тот, кто говорил на языке Бобби Фьоре, что-то ему сказал. Отвечая, человек кивнул. Жест этот, похоже, означал у них обоих одно и то же. Вероятно, Бобби сказал «да». Но «да» чему?
Ящер, немного говоривший по-китайски, повернул оба глаза к Лю Хань:
— Хочешь снова спариваться этот человек? Вопрос застал ее врасплох. И вновь Лю Хань ответила честно:
— Чего я действительно хочу, так это вернуться в лагерь, из которого вы меня забрали. Если вы этого не сделаете, я хочу, чтобы вы просто оставили меня в покое и не заставляли больше отдавать мое тело за пищу.
— Это первое выбирать не ты, — сказал чешуйчатый дьявол. — И это второе выбирать тоже не ты.
— И что мне остается? — спросила Лю Хань. Затем она сообразила, что в первый раз маленькие чешуйчатые дьяволы предоставили ей хоть какой-то выбор. До сих пор они просто делали с нею все, что захотят. Неужели появилась надежда?