— Может, нам стоит бежать отсюда? — спросила Лю.
— Крестьянин без своего клочка земли — ничто, — ответил ей старец Сунь. — Если уж мне суждено голодать, то я, скорее предпочту голодать дома, чем где-нибудь на дороге, вдали от могил моих предков.
Несколько односельчан согласились с ним. Юи Минь спросил:
— А если существует выбор между тем, чтобы остаться в живых на дороге, и смертью возле могил твоих предков? Что тогда, старец Сунь?
Пока эти двое спорили, Лю Хань поспешила к своему дому.
Ямень являл собой груду дымящихся развалин, и его стены были снесены в нескольких местах, словно по ним ударил какой-то великан. Сломанный флагшток торчал, как прут веника. Тут же валялся изодранный гоминдановский [11] флаг: белая звезда в голубом круге на красном полотнище.
Сквозь дыру в пробитой стене Лю Хань заглянула внутрь. Если глава округа находился здесь, когда упала бомба, старец Сунь был прав, считая его погибшим. От здания не осталось ничего, кроме воронки в земле и сорванной с крыши соломы.
Другая бомба упала на тюрьму. Какими бы ни были преступления, которые совершили находившиеся там узники, все они получили «высшую меру». Жители деревни уже спешили к яменю, расчищая, где возможно, завалы и извлекая погибших. Тошнотворный запах крови соперничал с запахами дыма и развороченной земли. Лю Хань вздрогнула, представив, что сейчас односельчане могли бы вдыхать запах и ее крови.
Дом: Лю Хань стоял в двух кварталах от яменя. Лю увидела поднимавшийся оттуда дым, но не придала этому значения — никто не верит в возможность того, что несчастье произойдет с ним самим или его близкими, даже когда вокруг царит смерть.
Когда Лю завернула за угол и увидела там, где стоял дом, воронку от бомбы, то не поверила своим глазам. Здесь уцелело еще меньше, чем на месте кабинета главы округа.
«У меня нет дома», — Лю понадобилось немало времени, чтобы осознать это. Она опустила голову, не представляя, что теперь делать.
Возле ее левой ноги валялось что-то маленькое и грязное. Она узнала, что это такое, и осознание пришло к ней так же медленно, как и мысль об утраченном доме. На земле лежала рука ее сынишки. Больше от малыша ничего не осталось.
Лю наклонилась и взяла ее так, словно брала за руку живого сына. Рука все еще была теплой, и женщина ощутила это. Лю услышала громкий крик и не сразу поняла, что крик вырвался из ее собственного горла. Крик продолжался помимо ее воли: когда она попробовала остановить его, то обнаружила, что не в состоянии это сделать.
Но вскоре крик перестал быть единственным звуком в мире Лю, туда прорвался новый шум. Раздалось бодрое «поп-поп-поп», словно кто-то дергал за нитки хлопушек. Только это были не звуки увеселительных хлопушек, а винтовочные выстрелы.
К деревне приближались японские солдаты.
* * *
На станции слежения в Дувре Дэвид Гольдфарб смотрел на зеленое мерцание радарного экрана, ожидая появления роя движущихся пятен, которое означало бы возвращение армады британских бомбардировщиков. Он повернулся к своему напарнику, сидевшему рядом.
— Что ни говори, а мне куда приятнее ждать возвращения наших бомбардировщиков, чем, как в позапрошлом году, наблюдать за всякой немецкой швалью, держащей курс прямехонько на Лондон.
— Согласен, — отозвался Джером Джоунз, потирая утомленные глаза. — Тогда нам приходилось несладко.
— Да уж.
Гольдфарб откинулся на спину своего неудобного стула и расправил плечи. Что-то в его шее хрустнуло. Ему недавно исполнилось двадцать три года, которые он прожил среди пресловутой британской сдержанности и даже научился ей подражать, хотя она по-прежнему казалась ему неестественной.
Незадолго до начала Первой мировой войны его только что поженившиеся родители бежали из Польши в Лондон, спасаясь от погромов. Уж чем-чем, а сдержанностью его семья не отличалась. Родители постоянно кричали друг на друга, а потом и на Давида, на его братьев и сестру. Иногда родители кричали сердито, чаще с любовью, но неизменно во все горло.
Улыбка, ненадолго вспыхнувшая на лице Гольдфарба при этих воспоминаниях, быстро погасла. Судя по доходившим сведениям, погромы вновь катились по Польше, и при нацистах они были страшнее, чем прежде. Когда Гитлер проглотил Чехословакию, Саул Гольдфарб написал в Варшаву своим родным, убеждая их убираться из Польши, пока еще есть возможность. Никто из них не внял его совету. А через несколько месяцев ехать было слишком поздно.
Пятно, возникшее на радарном экране, оторвало Дэвида от невеселых раздумий.
— Ну и ну! — выдохнул Джоунз, у которого от изумления выпала изо рта длинная сигарета. — Погляди-ка, что выделывает эта штука!
— Вижу, — ответил Гольдфарб.
Он тоже не спускал с экрана глаз, пока цель не исчезла. Это произошло довольно быстро. Он вздохнул:
— Теперь нам снова придется чем-то объяснять эту чертовщину.
— Третий случай за неделю, — заметил Джоунз. — Кем бы эти чертенята ни были, они становятся все назойливее.
За последние месяцы многие радары на территории Англии и, как он узнал неофициальным путем, в Соединенных Штатах засекали некий призрачный самолет, летевший на невообразимой высоте в девяносто тысяч футов [12] и еще с более невообразимой скоростью — две тысячи миль в час.
— Раньше я считал, что эти призраки возникают из-за каких-то нарушений в электрических цепях, — заметил Гольдфарб. — Но теперь мне все труднее верить в это.
— А откуда им еще взяться? — Джоунз принадлежал к числу тех, кто по-прежнему видел проблему в сетевых неполадках. Он двинул в бой тяжелую артиллерию своих аргументов: — Эти штучки — не наши. Они не принадлежат янки. А если бы их сделали джерри, они бы незамедлительно свалились нам на голову. Кто еще остается? Марсиане?
— Смейся сколько угодно, — упрямо возразил Гольдфарб. — Если это неполадки в цепях, почему бы ученым шишкам не обнаружить и не устранить их?
— Бог мой, я думаю, что даже те парни, которые изобрели эту штуковину, не знают, что она может и чего не может, — ответил Джоунз.
Поскольку это была неопровержимая правда, Гольдфарб не стал спорить. Вместо этого он спросил:
— Хорошо, тогда почему оборудование начало засекать чертей только сейчас? Почему они не появились на экранах с первого же дня?
— Если уж ученым до этого не докопаться, то откуда мне-то знать? — пожал плечами Джоунз. — Достань-ка лучше бланк отчета. Нам повезло, что мы можем заполнить его до возвращения бомбардировщиков. Хоть завтра не придется возиться.