— Я знаю, — кивнул Виктор. — Поезжайте, пожалуйста.
В маленьком храме русского мужского монастыря шла всенощная. Горели только красные лампадки и темные восковые свечки; в пахнущем ладаном теплом полумраке фигуры монахов казались особенно черными, и тем резче отличались от них стоявшие позади мирские, несколько мужчин и с десяток женщин. Милочки среди них Виктор не заметил, но все равно решил дождаться конца службы, чтобы расспросить о ней: если она остановилась в Оберменцинге, то наверняка у кого-то из прихожан монастыря.
Первые полчаса службы Виктор с интересом разглядывал скромное убранство храма и слушал хор, но потом, когда потушили все свечи, на середину храма вышел чтец и начал читать что-то до крайности унылое и монотонное, он заскучал, устал стоять на ногах и стал тихонько оглядываться — нельзя ли где-нибудь присесть? У задней стены он разглядел совсем небольшую скамью, на которой сидела старушка с костылем, а рядом стояла согбенная женщина в низко надвинутом на лицо черном платке. Он постеснялся их тревожить. «Однако, — подумал он нетерпеливо, — как долго у монахов тянется служба, и не спросишь ни у кого, скоро ли конец, — неудобно!» Ему нестерпимо захотелось курить, и он вышел из храма.
После запаха свеч и ладана особенно приятным показался ему свежий морозный воздух. Он прошелся вдоль длинного монастырского корпуса и вышел за ворота. Закурил. Напротив монастыря стоял игрушечный, но очень стильный замок Блютенбург: стены с башнями, окруженные рвом, низкие ворота, за стеной — сам замок и небольшой, похожий на макет готический собор. Перед замком на озерке был устроен каток, там было светло, играла музыка и кругами носились пестрые конькобежцы. Виктор стал прогуливаться по дорожке между темневшим за стеной кустов монастырем и веселыми огнями Блютенбурга: отсюда он увидит, когда прихожане пойдут со службы. А ему пока есть чем заняться: надо съесть бутерброды, приготовленные Жанной, пока они не задубели на морозе, ну и приготовиться к встрече с Милочкой…
Милочка… Как забавно они познакомились. Сколько же лет прошло с тех пор? Пять? Или шесть? Ого, как бежит время! Он подсчитал и припомнил, что с тех пор минуло уже семь лет.
Столько воды утекло, а он все еще безработный художник, у которого ни успеха, ни денег, ни собственной мастерской, в общем, ни кола, ни двора. Да, он Виктор Ни-колаевич, Ни-двораевич… Недурной каламбурчик получился, надо запомнить.
Все эмигранты из Советского Союза, выехавшие по израильской визе, прибывали в венский аэропорт, откуда их везли в Вену, распихивали по нескольким отелям наипоследнейшего сорта, держали там некоторое непродолжительное время, а затем переправляли дальше в соответствии с их волеизъявлением и возможностями, которые, увы, не всегда совпадали… Так вышло и с Виктором: наслушавшись еще дома рассказов о привольном житье на щедром германском пособии, он заявил чиновникам эмигрантского ведомства, что хотел бы обосноваться в ФРГ. Был послан запрос германским властям и получен отказ — власти не увидели оснований, по которым русский эмигрант мог бы претендовать на получение постоянного места жительства в ФРГ. Оставалось выбирать между Израилем, к которому он не имел отношения (кроме фактически фальшивого вызова от несуществующих родственников, который ему устроили друзья), и США. По поводу Израиля он вообще испытывал предубеждение, почерпнутое, как ни странно, в среде самих эмигрантов-евреев: абсолютное большинстве их, оказавшись в Вене, упорно отказывалось следовать на историческую родину, стремясь остаться в Европе или попасть в США, в крайнем случае в Канаду или Австралию. Но оформление в последние две страны тянулось долго и муторно, а ему хотелось поскорей определиться. И кто-то надоумил его пробираться в Германию нелегально. Ему дали, вернее, продали за 10 долларов адрес людей, занимавшихся за деньги переправкой эмигрантов через австрийско-немецкую границу: за пять тысяч долларов можно было получить официальное разрешение на въезд в Германию, еще за три эмигранта могли переправить в Западный Берлин, а самый дешевый вариант стоил тысячу долларов. Виктор располагал чуть большей суммой: на родине ему удалось поменять деньги не только на себя, но и на Катю с Ванечкой, которые потом остались в Ленинграде. За тысячу двести долларов ему предложили переход через границу, билет до Франкфурта-на-Майне и там приют на трое суток.
— Мы переведем вас через границу и посадим на поезд. Вы доедете до Франкфурта, с вокзала позвоните вот по этому телефону Людмиле Алексеевне Мироновой и скажете ей, что вас прислал Лев Александрович Рудкевич, — проинструктировали его супруги Кац, занимавшиеся нелегалами.
Переход через Альпы оказался неожиданно легким: его довезли на поезде до Инсбрука, там пересадили в автомобиль, потом высадили возле какого-то кладбища, и проводник провел его по кладбищенским дорожкам до ворот на другом конце кладбища — а ворота выходили, как оказалось, уже в Австрию! Везший его автомобиль между тем объехал городок, проехал через контрольно-пропускной пункт и подобрал его на дороге, идущей вниз от кладбища. Они доехали до городка Гармиш-Паттенкирхен, где его посадили на поезд до Мюнхена и оставили одного. В Мюнхене Виктор самостоятельно пересел на другой поезд, пользуясь очень подробным расписанием, которое нашел на сиденье в купе; такие же расписания, где указывались все остановки и все возможные пересадки, лежали и на пустых сиденьях: народу в поезде было немного. Он вполне благополучно доехал до Франкфурта, страдая разве что от голода; вода у него была с собой, ему дали пустую бутылку, которую он наполнил чаем еще в Вене. Чай, конечно, остыл, но до Франкфурта его хватило. А вот еды не было, потому что не было уже и денег, только немецкая мелочь на телефон, которую ему подарили от щедрот своих супруги Кац.
— Здравствуйте, я от Льва Александровича Рудкевича, — представился он, набрав записанный на бумажке номер. — Он сказал, что я мог бы остановиться у вас. Я из Ленинграда…
— Вы от Левушки? — радостно переспросил высокий женский голос. — Ну конечно же, вы можете у меня остановиться! Приезжайте! Вы на Главном вокзале? Это очень удачно! Садитесь на электричку и доезжайте до Эпштайна, а тут я вас встречу. Только скажите, как вы выглядите.
— Знакомые девушки говорят, что очень сексапильно…
— Что-что? Не слышу, не поняла… Какого цвета на вас пальто?
Шел такой же, как сегодня, густой снег. На открытом перроне в Эпштайне его поджидала полная круглолицая женщина в огромном пуховом платке, повязанном поверх слишком легкого даже для мягкой германской зимы пальтеца. На руках у нее были не перчатки, как положено даме, а какие-то детские варежки с пестрым рисунком, а в руке она держала пластиковый пакет. Знакомясь, он хотел поцеловать ей руку, но Милочка, здороваясь, не сняла варежку; хотел галантно забрать у нее пакет, но она воспротивилась:
— Что вы, что вы! У вас и так вон какой чемодан. Ну, как там поживает наш Левушка?
У Виктора на этот счет были точные инструкции.
— У Льва Александровича все в порядке. Он все такой же лохматый чудак и добряк, обо всех хлопочет, всем помогает. Вот и мне тоже помог: прислал к вам, уверяя, что вы можете приютить меня на несколько дней и помочь начать оформление политического убежища. Я только, право, не знаю, удобно ли это? — последнюю фразу он добавил уже от себя.