— Настоящее… Будущее… Ах, Костя, неужели ты так до сих пор и не понял, что ничего этого у нас нет — ни настоящего, ни будущего! А есть у нас только прошлое, которое надо поскорей забыть и теперь уже забыть навсегда.
— Нет, мой любимый и вздорный Малыш! Впереди у нас целая жизнь и бездна счастья. Это только сейчас нам тяжело, это самое страшное время с тех пор, как я пришел к тебе на Суворовский, — а ведь нам и тогда было нелегко.
— Лучше бы ты не приходил тогда и не приезжал потом, Костенька! Дождалась…
— Бедная моя Анна! Ты еще не знаешь, чего ты дождалась и что нам еще предстоит пережить. — Каменев снял очки и закрыл лицо руками.
— Еще?! Нет, Костя, больше я ничего переживать не намерена. Мне это не нужно! Ты слышишь — не нужно!
— Малыш, но это же — любовь!
— Нет, не любовь — это бесовщина какая-то! Нас словно кто-то водит по кругу: мы сходимся, расходимся и снова возвращаемся к той же самой безысходности. С меня довольно, Костя. Ты должен сегодня же забрать у меня свои картины, и на этом — кончено. Хватит, хватит, хватит с меня! Мне надо книгу писать, а не тратить жизнь на бесконечный роман с тобой. Эдак я сама скоро начну женские романы писать…
— У тебя не получится, — вздохнул Каменев. — Ты слишком холодна для этого, Анна.
— Я — холодна? Ну, знаешь…
Каменев взял в обе руки кулачок Анны, которым она постукивала по столу в такт своим словам, разжал его и накрыл ладонью.
— Малыш, все обстоит гораздо страшнее, чем ты думаешь. Перестань, пожалуйста, нервничать и выслушай меня внимательно. Случилась ужасная вещь.
— Разве не все ужасное с нами уже случилось?
Каменев молча глядел ей в глаза.
— Ну что там еще произошло? — спросила она, остывая.
— Натальи больше нет, Малыш.
Брови Анны взлетели вверх.
— А, так она все-таки тебя бросила? Ну и правильно сделала, я бы на ее месте давно так поступила. Она что, сбежала, уехала в Россию, как и грозилась?
— Нет, она не сбежала и не уехала.
— Так что же?
— Ее совсем нет больше.
— Она что — умерла?!
Каменев кивнул, не поднимая головы.
— Нет! — Анна испуганно зажала рот обеими руками.
Он опять молча кивнул.
— Наташа покончила с собой? — спросила Анна, глядя на Каменева расширившимися глазами.
Каменев снова кивнул.
— Но почему? Зачем?! Боже мой, какая мерзкая, отвратительная глупость! Я ведь ей сказала… Мы оба ей сказали, что мы расстаемся! Разве не так?
Каменев поднял голову и поглядел в глаза Анне.
— Я этого не говорил. Неужели ты в самом деле думаешь, что она нам поверила? Кто-кто, а Наташа понимала, что расстаться мы с тобой не сможем, и она решила уйти с дороги.
— Когда?… Как?… Когда это случилось?
— Пятнадцатого апреля. Да, в тот самый вечер, в отеле, после того, как мы уехали. У нее был с собой какой-то яд, и она его приняла.
— Господи! — Анна молчала несколько секунд, потом перекрестилась и прошептала: — Господи, помилуй душу новопреставленной рабы Твоей Натальи… И нас, грешных и виноватых, помилуй, Господи! Господи!..
Из глаз ее потоком хлынули слезы.
— Мой трогательный Малыш! И у тебя, как всегда, нет платка, — ласково сказал Каменев, дав ей немного выплакаться. — Вот, возьми мой.
— Не надо! — Анна схватила с подноса бумажную салфетку, вытерла лицо и высморкалась.
— А теперь, Анна, возьми себя в руки и запомни самое главное: если кто-нибудь будет расспрашивать тебя о Наталье, ты не должна говорить ни слова о том вечере в отеле.
— А если меня вызовут в полицию, Костя? Ведь этим непременно займется полиция!
— Она уже занимается, и меня уже допрашивали. В полиции знают о твоем существовании и даже, похоже, догадываются о наших с тобой отношениях. Думаю, что тебя тоже могут вызвать.
— Ну так что же?
— Как что? Тебя будут спрашивать о наших отношениях.
— Костенька, я скажу всю правду.
— Какую правду, Малыш? Ты хочешь посвящать полицейских в перипетии нашей любви?
— Нет. Я только скажу, что это мы с тобой виноваты в смерти Натальи.
— Так… — Каменев оставил ее руку и откинулся на стуле. — Ну-ну… Чего-нибудь в этом роде от тебя и следовало ожидать.
— Разве я не права, Костя?
— Анна, глупая ты девочка! С точки зрения уголовного права мы не виновны в ее самоубийстве.
— Мы виноваты, Костя.
— Виноваты в том, что любили друг друга так долго и верно? Ты хочешь сказать, что это наша любовь убила ее?
— Не любовь — грех. Это наш с тобой грех убил ее.
— Но не с точки зрения закона! Полицию любовь не интересует, Анна, ее интересует только одно: было это в самом деле самоубийство или…
— Убийство? Ты хочешь сказать, что полиция может заподозрить нас в том, что мы сговорились и убили Наталью? Какая чушь!
— Может, Анна, очень даже может. И мы с тобой обязаны это учитывать.
— Если мы будем говорить правду, в полиции поймут, как обстоит дело на самом деле. Не идиоты же там сидят!
— Ты со своим чувством вины только запутаешь все дело и вызовешь подозрения, которые без твоих покаянных настроений могут и не возникнуть. Возможно, я просто перестраховываюсь, но я уже боюсь потерять и тебя тоже.
— Ты боишься, что нас могут арестовать по подозрению в убийстве?
Каменев кивнул.
— Ну это вряд ли… Хотя это было бы только справедливо: ведь это мы довели твою жену до самоубийства.
— Не смей так говорить, Анна! Никто не знал, что Наталья способна на такую глупость.
— Ты всегда это знал, Костя.
— Я знал?
— Да-да, ты. Сколько раз ты мне твердил, что не оставляешь Наталью только из опасения, что она что-нибудь с собой сделает? Ты же не лгал мне, когда так говорил?
— Я не лгал тебе. Она постоянно меня этим шантажировала.
— Знаешь, Костя, а ведь я должна просить у тебя прощенья! Я не очень верила тебе: я иногда думала, что это только отговорки, чтобы оправдать свое нежелание развестись с Натальей. Прости меня, если можешь.
— Ах, дорогой мой Малыш! Да я прощаю тебе все, что ты делала и думала, и все, что ты еще будешь делать и думать! Не об этом сейчас речь, не о наших с тобой отношениях. Ты не понимаешь…
— Нет-нет, я-то как раз все понимаю! Это ты еще не понял, Костя, что Наталья все-таки добилась своего: такой вот страшной ценой, но она нас разлучила.