– А вот чем. Вы знаете господина Петруса Эрбеля?
– Да, ваше сиятельство.
– Мне нужен верный человек, чтобы передать ему письмо, и я рассчитываю на вас.
– И это все, ваше сиятельство? – не поверил Бордье.
– Погодите. Нет ли у вас двух надежных людей, на которых вы можете положиться?
– Как на самого себя, ваше сиятельство! Один мечтает купить табачную лавку, другой – почту.
– Хорошо. Прикажите одному из них расположиться на бульваре Инвалидов и не двигаться до тех пор, пока из ворот особняка не выйдет Нанон, кормилица графини. Этот человек должен следовать за ней на некотором расстоянии Если он увидит, что она направляется на улицу Нотр-Дамде-Шан, где живет господин Петрус, пусть зайдет ей спереди и скажет: «Приказываю от имени господина Ранта отдать мне письмо, иначе я вас арестую» Нанон предана графине, но она старая женщина и еще в большей степени пуглива, нежели предана.
– Все будет исполнено, как вы пожелаете, ваше сиятельство, тем более что оба моих подчиненных очень суровы на вид.
– Что касается второго вашего человека – тот же приказ.
Только ждать он будет не на бульваре, а со стороны улицы Плюме, против выхода из особняка. Там он дождется кормилицу, пойдет за ней и отнимет письмо.
– Когда они должны приступить к своим обязанностям, ваше сиятельство?
– Немедленно, Бордье: нельзя терять ни минуты.
– Положитесь на меня, ваше сиятельство, – проговорил Бордье, развернулся и направился к двери.
– Минуту, Бордье! – остановил его граф Рапт. – Вы забыли о главном.
Он вынул из кармана письмо, написанное Региной Петру су, и передал его секретарю со словами:
– Нет нужды будить господина Петруса Эрбеля. Передайте письмо лакею и попросите вручить хозяину как можно раньше.
Как только вернетесь, зайдите ко мне с отчетом Бордье удалился, разместил своих людей в засаде, закутался до подбородка в широкий плащ и отправился на улицу НотрДам-де-Шан.
Пока Бордье торопился к дому Петруса, другой человек шел неспешным, размеренным шагом, как и подобает государственному служащему – мы имеем в виду почтальона, – в особняк Раптов и между двумя другими посланиями нес письмо Петруса, адресованное Регине.
Хотя граф Рапт всю ночь строил всевозможные комбинации и думал, что все предусмотрел, он не учел самого простого – почтальона Проснувшись, княжна среди прочих писем получила из рук Нанон, как обычно, письмо от Петруса Вот что в нем говорилось:
«Начинаю свое письмо с того же, чем закончу, моя Регина я Вас люблю Но, увы! Пишу к Вам не для того, чтобы говорить о любви. Должен Вам сообщить ужасную, страшную, жестокую, невыносимую новость, не имеющую себе равных, от которой сердце Ваше обольется кровью, если оно сделано из того же теста, что и мое мы не увидимся целых три дня!
Знаете ли Вы в каком-либо языке слово, которое бы звучало еще страшнее не видеться! Однако я вынужден его написать, а Вы, любимая, – услышать его.
И больше всего меня огорчает во всей этой невесе юй истории то, что я даже не имею права возненавидеть или проклясть того, кто послужил причиной нашей разлуки.
Произошло следующее вчера в полдень у моей двери остановилась карета Я выглядываю в окно мастерской, смутно надеясь (не знаю уж почему, ведь мне было известно, что Вы у постели больной матери), что это Вы, дорогая княжна, воспользовавшись солнечной погодой, приехали навестить печального влюбленного.
Но вообразите мое отчаяние, когда я увидел, как вместо Вас из кареты вышел камердинер моего дядюшки Бледный, испуганный, он объявил мне о втором, и очень тяжелом, приступе подагры, только что поразившем моего несчастного дядю «Ах, едемте немедленно, – сказал он мне, – генерал очень плох».
Схватить редингот, шляпу, прыгнуть в карету оказалось минутным делом, как Вы понимаете, Регина.
Я застал несчастного старика в плачевном состоянии он бился в кровати, будто эпилептик, и рычал, как дикий зверь.
Когда боль отпустила, он увидел меня у себя в изголовье, радостно пожал мне руки, и из его глаз скатились две крупные слезы Он спросил, не соглашусь ли я побыть с ним некоторое время Я не дал ему договорить и вызвался остаться до тех пор, пока он не поправится.
Не могу Вам сказать, дорогая, как он обрадовался, когда я ему об этом сказал.
И вот я на некоторое время превратился в сиделку, а когда это время истечет – не ведаю. Но хотя я сиделка, я вовсе не пленник, дорогая Регина. Как только приступ пройдет, я вновь обрету свободу, ограниченную разумеется, но очень дорогую, так как я смогу Вам тогда сказать то, с чего начал свое письмо Регина, я Вас люблю!
Как видите, я заканчиваю, с чего и начал. Не прошу, а умоляю Вас о письме! Ведь мне не хватает лишь Ваших писем, чтобы являть несчастному дяде свою сияющую физиономию, а это так радует больных.
До скорой встречи, любовь моя! Помолитесь Богу, чтобы она произошла как можно скорее!
Петрус.»
Новость, которая в любое другое время заставила бы, по словам Петруса, обливаться сердце Регины кровью, произвела на нее обратное действие.
Ночью ей привиделся кошмар, предвещавший большое несчастье и похожий на дурное предчувствие.
Она увидела, как тело ее возлюбленного лежит на снегу, устлавшем газоны парка – тело, или, вернее, труп, такой же белый и холодный, как снег. Она подошла к нему и закричала от ужаса при виде нескольких ножевых ран. В роще она заметила два горящих, как у кошки, глаза; она услышала истошный крик и узнала смех и взгляд графа Ранта.
Она проснулась и спустила ноги с кровати; волосы у нее разметались в разные стороны, лоб покрылся испариной, сердце трепетало, все тело горело как в лихорадке. Она затравленно озиралась, но, ничего не видя, снова уронила голову на подушку.
– Господи! Что будет?
В эту минуту вошла Нанон с письмом от Петруса.
– Спасен! – вскричала она, благоговейно сложив руки и подняв глаза к небу, чтобы возблагодарить Всевышнего.
Потом она встала, подбежала к комоду, взяла лист бумаги и торопливо набросала несколько слов.
«Благослови Вас Господь, любимый! Ваше письмо явилось для меня лучом света в темной ночи. Моя несчастная мать умерла нынче ночью, и, когда я получила от Вас письмо, я думала лишь об одном любить Вас еще больше, перенося на Вас любовь, которую я питала к ней!
Смиримся же, милый Петрус, что нам не придется видеться несколько дней, но поверьте находясь вблизи ли, далеко ли, я Вас люблю, нет, мало того я ТЕБЯ люблю!
Регина»
Она запечатал письмо и передала его Нанон со словами:
– Отнеси Петрусу.
– На улицу Нотр-Дам-де-Шан? – уточнила Нанон.
– Нет, – возразила княжна, – на Вареннскую улицу, в дом графа Эрбеля.