И он, ваше величество, поведал мне ужасную историю: он обокрал сам себя, чтобы подозрения пали на моего отца, который в тот день, будучи замешан в заговоре против вашего брата, оказался вынужден бежать.
Затем он взялся за преступление, настоящее преступление, государь!..
– Как вы можете все это мне говорить, сударь, если узнали это на исповеди и, значит, обязаны молчать.
– Позвольте мне договорить, ваше величество… Клянусь, что я не введу вас в грех. Я один рискую погубить свою душу…
или, вернее, – Господи Боже мой! – уже погубил! – прибавил он, подняв глаза к небу.
– Продолжайте, – разрешил король.
– Жерар Тардье рассказал мне, как, уступая уговорам своей сожительницы, решил отделаться от двух своих племянников.
Разумеется, такое решение далось ему не без колебаний, борьбы, угрызений совести. И все же он решился… Двое соучастников распределили роли: он взял на себя мальчика, она – девочку. Он преуспел, бросив племянника в пруд и забив его веслом…
– Как ужасно то, что вы мне рассказываете!
– Да, сир, это ужасно.
– И вы обязаны представить мне доказательства своих заявлений.
– Я представлю вам доказательства, государь. Итак, женщине убить девочку не удалось. В ту минуту, когда она готова была зарезать несчастную крошку, на крики примчался пес, сорвавшийся с цепи; он разбил окно, вцепился женщине в горло и задушил ее. Обливаясь кровью, девочка бежала…
– Она жива? – спросил король.
– Не знаю. Ваша полиция ее похитила, дабы убрать свидетеля невиновности моего отца.
– Сударь! Даю вам слово дворянина, что справедливость будет восстановлена… Но где доказательства?!
– Вот они! – сказал монах, вынимая из кармана манускрипт.
Он с поклоном передал королю свиток, на котором было написано:
«Это моя главная исповедь перед Богом и людьми, которая может быть в случае необходимости предана гласности после моей смерти.
Жерар Тардье».
– Как давно у вас эта бумага? – поинтересовался король.
– Она была при мне все время, сир, – признался монах. – Убийца отдал ее мне, думая, что скоро умрет.
– И, имея эту бумагу, вы ничего не сказали, не представили ее судьям, не дали ее мне?
– Ваше величество! Разве вы не видите, что здесь написано:
исповедь преступника могла быть предана гласности лишь после его смерти.
– Он, стало быть, умер?
– Да, государь, – кивнул монах.
– Давно?
– Три часа назад; именно столько времени мне понадобилось, чтобы добраться из Ванвра в Сен-Клу.
– Должно быть, самому Господу стало угодно, чтобы негодяй умер вовремя.
– Да, я думаю, что Господу была угодна его смерть, ваше величество… Однако, – продолжал монах, опускаясь на одно колено, – я знаю человека столь же ничтожного, еще большего негодяя, чем этот.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил король.
– Я хочу сказать, что господин Жерар умер не своей смертью, ваше величество.
– Он покончил с собой? – вскричал король.
– Нет, государь, он был убит!
– Убит?! – изумился король, и вдруг его словно озарило. – Кто же его убил?
Монах вынул из-за пазухи нож, которым он убил г-на Жерара, и положил его к ногам короля.
Нож был в крови.
Рука монаха тоже была в крови.
– О! – вскрикнул король и отпрянул. – Значит, убийца – это…
Он не смел договорить.
– …это я, ваше величество! – понурился монах. – Это был единственный способ спасти честь и голову моего отца. Эшафот уже стоит, государь Прикажите, и я взойду на него.
На мгновение воцарилось молчание. Монах стоял все так же, не поднимая головы, в ожидании приговора.
Но, к величайшему удивлению аббата Доминика, король, отступивший при виде окровавленного кинжала, смягчился и проговорил:
– Встаньте, сударь. Вы совершили, без сомнения, ужасное, отвратительное преступление. Однако оно вполне объяснимо, если не простительно, ведь вы действовали из преданности отцу:
это сыновняя любовь вложила вам в руки нож, и хотя никому не дано право мстить за себя самому, закон все учтет, мне же нечего сказать, я ничего не могу сделать до тех пор, пока вам не будет вынесен приговор.
– А как же мой отец, ваше величество?! – вскричал молодой человек.
– Это другое дело.
Король позвонил, на пороге появился лакей – Передайте господину префекту полиции и хранителю королевской печати, что я жду их здесь.
Монах по-прежнему стоял на одном колене, несмотря на разрешение короля подняться.
– Да встаньте же! – повторил Карл X.
Монах повиновался, но был очень слаб, и ему пришлось опереться на стол, чтобы не упасть.
– Садитесь, сударь, – пригласил его король – Ваше величество!.. – пролепетал монах.
– Я вижу, вы ждете приказа. Итак, приказываю вам сесть.
Монах почти без чувств упал в кресло.
В эту минуту префект полиции и министр юстиции явились на зов короля.
– Господа! – весело проговорил король. – Я был прав, когда говорил вам, что приход лица, о котором мне доложили, может изменить ход событий.
– Что хочет сказать его величество? – спросил министр юстиции.
– Я хочу сказать, что был совершенно прав, когда уверял, что к осадному положению придется прибегнуть лишь в крайнем случае. К счастью, мы до этого не дошли!
Он повернулся к префекту полиции:
– Вы мне сказали, сударь, что, если похороны Манюэля будут проходить не в один день с казнью господина Сарранти, вы сумеете справиться с ситуацией без единого выстрела – Да, ваше величество.
– Вы можете не опасаться осложнений. С этой минуты господин Сарранти свободен. У меня в руках доказательства его невиновности.
– Но… – растерянно начал префект.
– Вы возьмете с собой в карету вот этого господина, – сказал король, указав на аббата Доминика, – поедете с ним в Консьержери и там немедленно освободите господина Сарранти. Повторяю вам, что он невиновен, а я не хочу, чтобы невиновный оставался хоть на минуту под замком с того момента, как его невиновность доказана.
– Ах, ваше величество! – воскликнул благодарный монах и протянул к королю руки.
– Ступайте, сударь, – сказал король, – и не теряйте ни минуты.
Король повернулся к монаху:
– Я вам даю неделю на то, чтобы вы оправились после нелегкого путешествия. Затем вы сдадитесь властям.