Камины начали ритмически полыхать, освещая зал разноцветными сполохами, музыка становилась все громче и быстрее, танцующие келпинки принялись визжать и завывать, тряся растрепанными головами. Аннушка с недоумением и страхом смотрела на внезапно взбесившихся учениц.
— Прости, ты не знаешь, как отсюда попасть на спальный этаж?
Она подняла голову: возле ее столика стояла принцесса Ясмин.
— Я хочу пойти к себе, но не знаю дороги.
— Пошли вместе, — сказала Аннушка, вставая, — кажется, я помню, как добраться до нашей гостиной.
Краем зала они прошли к лифту, стараясь держаться в тени, поближе к стенам. В кабине лифта Аннушка не сразу разобралась с кнопками: сперва они вышли не на том этаже и оказались в пустой гостиной учителей, но в конце концов попали куда надо.
В гостиной учениц было пусто, только два боуга возились возле потухшего камина. Они покосились на девочек, но с места не двинулись.
Аннушка с принцессой через гостиную прошли в коридор, куда выходили двери всех комнат воспитанниц. Но в коридоре было темно, обе не знали, как зажечь свет, и путь им освещала только предусмотрительно оставленная открытой дверь гостиной. Они прошли мимо двери Лалы, и леопард равнодушно проводил их светящимися в полутьме глазами.
— Спасибо, ты меня очень выручила, — сказала принцесса, останавливаясь перед одной из дверей. — Я живу здесь. Это ничего, что я увела тебя с вечера?
— Я и сама хотела уйти, но стеснялась.
— Я пригласила бы тебя в гости, но мои служанки еще только разбирают вещи, в комнатах полный кавардак. В другой раз, хорошо?
— Давай в другой раз, — согласилась Аннушка.
— Спокойной ночи и спасибо тебе.
— Не за что! Спокойной ночи, Ясмин.
Принцесса скрылась за дверью, и Аннушка со всех ног побежала к Норке. Вот наконец знакомая круглая дверка. Только тут Аннушка вспомнила, что у нее нет ключа от двери, да и сама дверь заговорена Дарой!
Но на ее счастье круглая дверка оказалась приоткрытой: боуги как раз выволакивали через порог большой пакет с мусором.
Аннушка пропустила их и нырнула в Норку.
Она приготовилась ко сну, надела ночную рубашку и долго сидела на кровати, скрестив ноги. Издалека до нее доносилось настырное и монотонное «бух-бум, бух-бум» — это в Каминном зале продолжалось веселье. Аннушка смутно чувствовала, что должна что-то еще сделать перед сном, что-то очень важное и нужное. Она сидела на кровати и напряженно думала. Но, так и не вспомнив, легла, укрылась одеялом и засунула голову под подушку, чтобы не слышать надоедного буханья.
Утром Аннушка проснулась, слезла со своей кровати и увидела Дару спящей на полу Норки: она лежала на шкуре перед камином, обняв медвежью голову, в изрядно помятом зеленом платье, с которого осыпалась половина золотой чешуи, и почему-то в одном сапоге.
— Дара, Дара! — позвала Аннушка. Дара открыла глаза и села.
— Чего ты меня будишь? — сварливо спросила она. — Я не выспалась, я только недавно до Норки добралась.
— А где ты была всю ночь?
— Где, где! На шабаше! — мрачно ответила Дара.
«Ну да, все дискотеки похожи на шабаш», — подумала Аннушка.
— А чего ты такая мрачная, Дара? — спросила она участливо.
— Чего, чего! Сапог я свой потеряла, вот чего!
— Не расстраивайся, найдется твой сапог — куда он денется?
— Куда, куда! Боуги сожгут, вот куда!
— Зачем же они станут жечь твой сапог?
— А они все сжигают, что находят не на своем месте, им это одно удовольствие. — Дара постучала сапогом по столу: — Эй вы, мелочь серая зловредная, а ну-ка живо сюда!
Откуда-то, то ли из-за шкафов, то ли из-под кровати, выскочили два боуга.
— Возьмите этот сапог и сейчас же отнесите его к лепрехунам, пусть сошьют второй точно такой же. Скажите, что заказ срочный, оплата двойная.
Боуги подняли сапог и понесли его на плечах как бревно.
— Понимаешь, мне нельзя ходить по дому босиком — у меня такой гейс.
— Это что, болезнь такая — гейс?
— Нет. Гейс — это заклятье. Его на меня мои вредные тетки наложили. Я любила бегать по саду и по дому босиком, а они ворчали, что я грязь на ногах таскаю в комнаты. Вот они и наложили на меня такое заклятье: если я пройдусь босиком по дому, у меня пальцы на ногах будут расти криво. Это и есть гейс. И запасной пары сапог у меня теперь тоже нет, я ее тебе, дура, отдала…
— Почему же это я дура? — обиделась Аннушка.
— Да не ты дура, а я — зачем отдала тебе свои сапоги?
— Так возьми обратно! Я ведь их у тебя не просила…
— Да не обижайся ты! Это я так, для поддержания дурного настроения. Эти сапоги мне уже год как малы, носи на здоровье!
— Ну, спасибо, Дара… А ты можешь пока взять мои тапочки. Они, кстати, тоже лохматые, — Аннушка подала Даре свои «щенячьи тапочки». — Я их так хорошо разносила, что, может, они и тебе подойдут.
— Симпатичная обувка, — одобрительно сказала Дара и даже заулыбалась, разглядывая собачьи мордашки.
— Это первый подарок моей сестры, — проникновенно сказала Аннушка.
Тапочки на Дару налезли. Она обулась, переоделась, смягчилась и даже пообещала проводить Аннушку на первый урок:
— А то ты сама не найдешь, запутаешься в наших этажах и переходах.
— Да уж, у вас тут легко запутаться…
— У тебя какой первый урок?
— Левитация. Слушай, Дар, а что это значит — левитация?
— Это любимая наука профессора Морриган. Вот она тебе все и объяснит. Пошли завтракать, есть ужасно хочется.
— Погоди, я что-то забыла сделать…
— Да что ты за копуша такая? А ну, встали и пошли!
Дара сдержала слово и после завтрака проводила Аннушку до самых дверей кабинета профессора Морриган. Но там она ее и оставила.
— Ты зайди за мной после урока! — попросила Аннушка.
— Если время будет, зайду! — бросила на бегу Дара.
Аннушка робко вошла в класс. Профессор Морриган уже сидела за учительским столом. На ее плечах возлежало все то же боа из черных перьев, делавшее ее похожей не то на мрачного грифа, не то на гордую ворону. Она повернулась к Аннушке и произнесла сипловатым голосом:
— Опоздание после бала, Юлианна? На первый раз прощается. Занимай свободное место.
Семь небольших столов стояли свободным полукругом напротив учительского; за шестью сидели ученицы, а одно место у стены было свободно — его Аннушка и заняла.