– Вот так люди сами строят свое несчастье. Задают плохие вопросы, на которые приходится давать плохие ответы… Которые лучше бы вообще не слышать.
– Она здесь? – почти кричу я.
– Да, конечно. Она здесь. Мое сердце подскакивает.
– И я могу забрать ее с собой?
– Опять плохой вопрос. И плохой ответ: да, можете.
– Постойте! – возмущается Орфей. – Неужели вы и с ним поступите так же, как со мной?
Аид прижимает палец к губам.
– Я даже не подумал об этом, но теперь, когда эта идея прозвучала вслух, я обязан поступить соответствующим образом. Итак, вот ответ на третий плохой вопрос: «Теперь у меня нет выбора, вы сами подсказали мне идею».
Я накидываюсь на Орфея:
– Ты что, не мог помолчать? Персефона говорит:
– Как бы то ни было, сами обитатели ада назначают себе наказание и условия освобождения.
Юная царица в черной тоге выглядит расстроенной.
– Правда, дорогой? Аид кивает.
– Нет! – восклицает Афродита. – Не делай этого, это ловушка!
– Если у меня есть хоть один шанс спасти Мату Хари, я воспользуюсь им.
Аид обреченно пожимает плечами.
– Как хотите. Что ж, светлячок, если вы хотите лететь во тьму, чтобы узнать, насколько ярок ваш свет… Тогда идите за мной, Мишель. В вашем имени зашифрован вопрос, поэтому вполне естественно, что вы хотите все знать.
Он залпом допивает свой странный напиток и с каким-то странным весельем увлекает за собой к серой двери.
Один человек пришел к Сократу и спросил:
– А знаешь что мне сказал о тебе твой друг?
– Подожди, – остановил его Сократ. – Просей сначала то, что собираешься сказать, через три сита.
– Три сита?
– Прежде чем что-нибудь говорить, нужно трижды просеять это. Во-первых, через сито правды. Ты уверен, что то, что ты скажешь, правда?
– Нет. Просто я слышал…
– Очень хорошо. Значит, ты не знаешь, правда это или нет. Тогда просеем через второе сито – сито доброты. Ты хочешь сказать о моем друге что-то хорошее?
– Нет! Напротив!
– Значит, – продолжал Сократ, – ты собираешься сказать о нем что-то плохое, но даже не уверен, что это правда. Попробуем третье сито – сито пользы. Так ли уж необходимо мне услышать то, что ты хочешь рассказать?
– Нет, в этом нет необходимости.
– Итак, – заключил Сократ, – в том, что ты хочешь сказать, нет ни доброты, ни пользы, ни необходимости. Зачем тогда это говорить?
Эдмонд Уэллс, Энциклопедия относительного и абсолютного знания, том VI
Пара в черных тогах ведет нас к ущелью. Внизу мы видим голландскую мельницу посреди поля черных тюльпанов. Из трубы идет дым, вокруг на голых Деревьях сидят вороны.
Мата Хари рассказывала мне о своем детстве в Голландии, когда она жила в городке Леуварден среди тюльпанов, плотин и мельниц.
– Она сама придумала, как будет выглядеть место, где она теперь живет, – говорит Персефона.
Меня начинают одолевать плохие предчувствия. Я переступаю порог мельницы, крылья которой скрипят где-то наверху, хотя ветра нет. Внутри все затянуто паутиной, покрыто пылью.
На стене я вижу свои портреты, вокруг мои скульптуры и фотографии. На столе грязные тарелки с кусками заплесневевшего сыра.
Аид кладет мне руку на плечо и грустно улыбается. Похоже, что он действительно сочувствует мне.
– Она очень вас любит и решила страдать, окружив себя вашими изображениями.
– Где она?
– Спит в соседней комнате. Я разбужу ее, и она выйдет. Она будет держаться за один край этого платка, а вы за другой, и вы поведете ее из моего мира. Но при одном условии. Таком же, какое было у Орфея. Если вы обернетесь или попытаетесь заговорить с ней, вы навсегда потеряете ее. А если вам удастся вывести ее отсюда, вы навсегда будете вместе.
– Я не обернусь и не заговорю с ней, – решительно заявляю я.
Я думаю о Дельфине. Чувствую себя, как моряк, у которого в каждом порту по девушке. В каждом мире у меня есть любимая. И в любви, которую я испытываю к ним, нет ничего противоречивого.
Я люблю Дельфину. Я люблю Мату Хари. По-своему я люблю даже Афродиту. Так же, как я любил Амандину и Розу, когда был смертным. Все они чему-то учили меня, открывали мне что-то новое. Но мне нужно было усвоить только один урок.
Здесь и Сейчас я действительно хочу спасти Мату Хари. И я люблю Дельфину.
Я иду вперед.
Аид говорит Персефоне.
– Ад – это их собственные желания, – шепчет он. – Они так… смехотворны.
Я делаю вид, что не слышал этого. Встаю перед дверью, и Аид подает мне платок.
– Когда почувствуете, что кто-то взялся за другой конец, можете идти вперед. Пойдете прямо.
Он указывает в сторону изумрудного туннеля.
– На другом его конце выход, который ведет на вершину горы. Я пойду с вашими друзьями и буду ждать вас там.
Я сжимаю платок в руке. У меня странное ощущение, что вокруг разыгрывается какой-то фокус и вот-вот на нас свалится сюрприз, которого никто не ждал. Я терпеть этого не могу.
Однако желание вновь обрести Мату Хари сильнее, чем отвращение к дурацким розыгрышам, на которые вполне способен дьявол. Я долго жду, держа платок за спиной.
Вдруг я чувствую, что у меня за спиной кто-то есть. Чья-то рука цепляется за платок.
Мне очень хочется заговорить, но я сдерживаюсь. Всего несколько минут, и я снова увижу Мату Хари.
Я уже думаю о том, как она будет ревновать, увидев Афродиту, но я нисколько не колеблюсь – я выйду отсюда с той, которая важнее для меня. По крайней мере, в этом мире.
Мата.
Я иду, и мое сердце отчаянно колотится.
Сзади я слышу тихие шаги. Я вступаю в длинный изумрудный туннель, выход из которого сияет впереди, как свет маяка.
Какое счастье, что она здесь, а не превратилась в немую музу (как Мэрилин Монро) или сирену (как отец Рауля). Только бы не поддаться любопытству, как Орфей. Пусть его поражение послужит мне уроком.
Мы идем, и мне кажется, что сердце вот-вот выскочит у меня из груди.
Тот, кто идет позади, следует за мной в том же темпе.
Я думаю о том, что если она оказалась здесь, значит, хотела наказать себя за что-то. Но за что?.. Мата Хари была жертвой. Она никогда никому не причинила зла.