– Мы должны вынести эту штуку, – указал он на боевую машину. – Тогда нашим парням станет полегче. Вперед – и молча, пока нас не заметят!
Он первым выскочил из укрытия и помчался в сторону деревни. Остальные побежали за ним – куда командир, туда и солдаты. Наглотавшись на бегу едкого дыма, Иштван раскашлялся и едва не оглох от грохота.
Ункерлантцы в серых шинелях, хлопотавшие вокруг единственного ядромета, не обращали внимания на то, что творится у них в тылу, пока не стало поздно. В непроглядном дыму Иштван постарался подобраться к противнику как можно ближе и открыл огонь. Вот упал один вражеский солдат, сраженный огненным лучом, потом второй.
– Дьёндьёш! – взревел Иштван. – За экрекека Арпада и Дьёндьёш!
Отделение дружно подхватило его крик, и перепуганным ункерлантцам показалось, должно быть, что на них наступает полк. И бойцы Иштвана сражались не хуже целого полка: противники, хорошо укрывшиеся от наступающих солдат Тивадара, оставили незащищенными свои тылы.
По рядам солдат Свеммеля пронесся тяжкий стон. Некоторые пытались, развернувшись, отбить атаку Иштвана, но сражаться на два фронта было уже невозможно – слишком мало осталось защитников деревни. И они гибли, не сходя с места. Другие бросали жезлы в снег и выходили с поднятыми руками.
Очень скоро единственными ункерлантцами в горящей деревне остались пленники да горстка охотников и звероловов с женщинами и детьми, что жили тут прежде и не успели бежать на восток. Капитан Тивадар отправил их всех в тыл, где Дьёндьёш закрепился прочнее. А затем, когда вся рота собралась на окраине деревни, провозгласил, обращаясь к Иштвану:
– Отлично сработано, сержант!
– Благодарю, сударь! – отозвался тот.
Еще пара лет – и подобные мелкие победы позволят армии Дьёндьёша приступить к серьезным сражениям. Вот только Иштван не знал, доживет ли до этого часа.
– Идти домой! – гаркнул альгарвеец-десятник, когда солнце утонуло за горизонтом.
Устало вздохнув, Леофсиг отставил кувалду. Альгарвеец прошелся вдоль строя рабочих, чтобы выдать жалованье за день: по малому сребренику – фортвежцам, и вдвое меньше, медяками, – каунианам.
Грохоча по новой мостовой, подъехала телега, чтобы отвезти рабочих обратно в Громхеорт: до города было так далеко, что топать назад пешком было пыткой. Собрав брошенные инструменты, светловолосые работники забрались в телегу и с блаженством растянулись на досках.
– Эй, чего навалился! – прорычал какой-то фортвежец. – Надо было всех вас, гадов, на запад сплавить. Легче дышать было бы.
– Да не заводись ты, Озлак, – откликнулся Леофсиг. – У всех с устатку в глазах мутится.
Рабочий недобро глянул на него, блеснув зенками в сумерках. Но Леофсиг был крупней, сильней и моложе, а в бороде Озлака проглядывала седина. Леофсиг загремел в королевское ополчение незадолго до начала злосчастной войны с Альгарве и до сих пор считал мужчину лет тридцати пожилым.
– Вонючие ковняне, – только и пробурчал Озлак, чувствуя, что зарываться не стоит.
– А кто из нас не воняет? – отмахнулся Леофсиг. Тут Озлаку крыть было нечем. – Успокойся ты, а?
Если бы Озлака поддержали товарищи, старший дорожник, быть может, и не унялся бы, но на сей раз даже те, кто ненавидел кауниан еще больше, промолчали. Некоторые уже храпели. Леофсиг позавидовал им; как бы ни намаялся он за день, уснуть на голых досках в телеге, что трясется по булыжной мостовой, ему никогда не удавалось.
Примерно час спустя – этого времени как раз хватило, чтобы спина одревенела вконец, – подвода въехала в Громхеорт. Леофсиг помог растрясти спящих, потом кое-как сполз с телеги и двинулся домой.
Каунианин, за которого он вступился, молодой человек – звали его Пейтавас – пристроился рядом.
– Благодарю, – промолвил он на родном языке, поскольку Леофсиг неплохо владел каунианским.
– Не за что, – ответил юноша по-фортвежски – он слишком устал, чтобы подыскивать слова на чужом наречии. – Иди домой. Сиди дома. Так безопасней.
– Я в безопасности, как ни один каунианин в Фортвеге, – ответил Пейтавас. – Покуда я мощу для альгарвейцев дороги, живой я им полезней мертвого. А большинство моих соплеменников – наоборот. – И, не дожидаясь ответа, он свернул в переулок.
Леофсиг с тоской глянул в сторону общественной бани. Потом вздохнул, покачал головой и прошел мимо. Мать или сестра обязательно нагреют ему воды и приготовят чистые тряпки. С парилкой и теплой купальней не сравнить, но сойдет. Кроме того, с дровами в Громхеорте в последнее время было так туго, что купальню редко можно было назвать теплой. К тому ж за баню придется заплатить медяк – немалую часть дневного заработка.
Пришлось тащиться домой по темным улицам. Комендантский час еще не наступил, но уже был близок. По пути Леофсига остановил альгарвейский жандарм и принялся расспрашивать о чем-то на скверном каунианском и еще более скверном фортвежском. Парень решил было, что попал в беду, и уже соображал, а не врезать ли рыжику башмаком между ног да не дать ли деру, как вдруг… оба узнали друг друга. Это был тот самый заблудившийся альгарвеец, которому Леофсиг когда-то помог найти дорогу к казармам.
– Проходить. – Рыжик вежливо приподнял шляпу и двинулся прочь.
А Леофсиг, счастливо избежавший лагеря для военнопленных, а то и местечка похуже, через пару минут уже постучался в дверь родного дома. Изнутри подняли засов, лязгнул замок. Леофсиг переступил порог. В прихожей его встретила Конберга.
– Поздно ты сегодня, – заметила она.
– Рыжики уморили, чтоб им пусто было.
Сестра поморщила нос.
– Верю. – И, чтобы не осталось никаких сомнений, во что именно она верит, Конберга добавила: – Тазик с водой на кухне. Уже остыла, наверное, но я могу плеснуть кипятка из общего котла.
– Плесни, а? – попросил Леофсиг. – На дворе прохладно, а я не хочу заработать грудную лихорадку.
– Пошли!
У Конберги было двое братьев, но даже к старшему, Леофсигу, она относилась совершенно по-матерински. Когда юноша проскользнул мимо нее, направляясь на кухню, она прошептала:
– От него весточка.
Леофсиг замер.
– Да? – шепнул он так же тихонько. – Где он? Как он?
Сестра кивнула:
– С ним все хорошо. Он в Эофорвике.
– Не в Ойнгестуне? – спросил Леофсиг. Конберга покачала головой. – А девочка-каунианка с ним?
Сестра пожала плечами:
– Он не написал. Пишет, что счастлив, так что, наверное, они вместе. Пошли. Все уже слышали, как хлопнула дверь, и кто-нибудь точно спросит, чего ты в прихожей застрял.
Леофсиг ласково похлопал ее по плечу:
– Из тебя вышла бы бесподобная шпионка.
Конберга фыркнула и совершенно не по-матерински пихнула брата локтем под ребра, да так больно, что Озлак позавидовал бы. Юноша влетел на кухню. Мать помешивала какое-то варево в котелке над огнем. Судя по тому, как кивнула сыну Эльфрида, как блеснули потаенной радостью ее глаза, она тоже слышала новость, но вслух промолвила только: