Когда Эалстан добрался до района, в котором жил, не понадобилось слезу пускать – здешние места и в царствование короля Пенды были неприглядны. Даже бродячие псы с опаской пробегали по извилистым переулкам, будто опасались, что у них срежут кошелек.
На лестнице доходного дома и впрямь пахло мочой. Эалстан подивился про себя: кто из соседей по пьяни перепутал лестницу с отхожим местом? – но любопытство его носило скорее абстрактный характер – такие вещи лучше не знать.
В дверь квартирки, где они жили с Ванаи, он постучался в ритме фортвежской детской песенки. Девушка открыла дверь: на обычный стук она не откликнулась бы – просто так постучать в дверь мог только незнакомый человек, а чужие люди сейчас были для каунианки смертельно опасны.
– Здраствуй, милая, – шепнул Эалстан, торопливо проскальзывая внутрь.
Окованный железом засов он задвинул раньше, чем это собралась сделать Ванаи. Скобы, на которых тот лежал, и шурупы, которыми крепился, были куда прочней тех, что ставил на двери домохозяин, – самые надежные, какие только сумел найти в городе Эалстан. Тому, кто вздумает вломиться в дом за Ванаи, придется здорово потрудиться.
– Расскажи мне все, что видел, – прошептала Ванаи, поцеловав юношу. – Все, с той минуты, как вышел из дверей.
Для нее, запертой в тесной квартире, Эалстан был глазами и ушами во внешнем мире, как собака-поводырь для слепого на незнакомых, невидимых улицах.
Не размыкая объятий, Эалстан принялся рассказывать. Это было несложно: юноша не только обладал цепкой на мелочи памятью, но и аудитория ему досталась весьма чуткая. Пока он говорил, руки его жили собственной жизнью, то соскальзывая на поясницу девушки, то ниже, то поднимаясь, чтобы коснуться груди. Касаясь ее, он пьянел, словно от вина, но не испытывал похмелья.
Ванаи прижималась к нему все тесней. Юноша давно обнаружил, что она не любит внезапных прикосновений – лицо ее тогда становилось неподвижно и сурово, а мышцы деревенели. Должно быть, что-то дурное случилось с нею еще в Ойнгестуне, но что – девушка никогда не рассказывала, а спросить Эалстан все не осмеливался. Но когда его прикосновения не заставали ее врасплох, Ванаи получала от этого не меньше удовольствия, чем сам юноша.
А сегодня и рассказ его доставил ей немало радости.
– Этельхельм сказал это обо мне? – изумилась она и заставила Эалстана пересказать их беседу еще раз. – Так и сказал? Правда? Он и правда славный парень. – Она замолчала, и блеск ее глаз чуть померк. – Правда, он, как говорят, и сам немного каунианин.
– Да, но, мне кажется, он все равно сказал бы так, даже если бы был чистокровным фортвежцем, – ответил Эалстан. – Не надо быть каунианином, чтобы любить кауниан, – я-то знаю.
Он погладил девушку по волосам. Ванаи запрокинула голову.
Они целовались долго, пока девушка наконец не отстранилась.
– Дай хоть чугунок с огня сниму, пока ужин не подгорел!
Она ненадолго ушла. Встретились оба в спальне.
Потом они долго лежали рядом. Ноги их сплелись; Эалстан приподнялся на локте, чтобы удобнее было свободной рукой ласкать тело девушки. Он знал, что очень скоро готов будет к бою вновь: в семнадцать лет он готов был заниматься любовью практически непрерывно. Желудок его, однако, был другого мнения. В животе у юноши заурчало так громко, что даже Ванаи услышала.
Она хихикнула. Эалстан покраснел до ушей.
– Поужинаем? – предложила Ванаи. – Вернуться в постель всегда успеем.
Отсутствие других занятий и молодая страсть заставляли их проводить в спальне большую часть свободного времени.
Желудок Эалстана заурчал снова, будто высказывая собственные соображения. Юноша рассмеялся, пытаясь скрыть смущение.
– Ну ладно, пожалуй, – пробормотал он, – а то на нас скоро стены повалятся.
Отправив в рот полную ложку овсянки с луком, толченым миндалем и редкими кусочками ветчины, он вдруг замер, сосредоточенно глядя в миску:
– Что-то новенькое?
Ванаи кивнула.
– Ты принес мне фенхеля, как я просила. С ним и готовлю.
Фортвежцы считали фенхель исключительно аптекарской травкой, особенно полезной в виде мази от почечуя. Кауниане по традиции, восходившей к имперским временам, употребляли фенхель как приправу.
Юноша задумчиво причмокнул губами.
– Знаешь, я думал, будет хуже, – пробормотал он, восхищенный собственным хладнокровием.
Он надеялся, что и Ванаи восхитится, но, судя по тому, как дрогнули ее губы, девушка пыталась сдержать улыбку, если не хохот.
– Если ты не хотел, чтобы я с ним готовила, не надо было покупать, знаешь.
– Д-да… пожалуй.
Эалстан упрямо отправил в рот еще ложку. Готовят же многие с фенхелем, и никто еще от этого не умирал. В конце концов, он сам купил пучок травы, и не на мазь почечуйную! И, если разобраться – получилось вполне съедобно.
– Интересный запах, – признал он.
Ванаи все-таки не удержалась от смеха.
Как только с ужином было покончено, на улице раздались крики. Ванаи и Эалстан бросились к окну. Уже стемнело, и фонари едва горели, но Эалстан без труда разобрал, что происходит внизу: двое в килтах гнали по переулку парня в штанах. Один огрел несчастного каунианина дубинкой, и тот заорал снова. На выручку ему никто не пришел.
Эалстан осторожно отодвинул Ванаи от окна.
– Нам надо быть осторожней, милая, – пробормотал он. – Не годится, чтобы эти двое увидели тебя в окне.
Две слезы скатились по ее щекам – слезы бессильной ярости.
– Разумеется, – прошептала она дрожащим голосом. – Пока я сижу в своей клетке, я в полной безопасности.
Эалстан не знал, что ответить. Едва ли это можно было сделать одним словом, при том, сколько значений сумела вложить девушка в свою краткую жалобу. Но он попытался.
– Я люблю тебя.
– Знаю, – отозвалась Ванаи. – И если больше ничего не замечать – все прекрасно.
И снова Эалстан понял, что ответить ему нечего.
Скарню даже гордился немного, что его впервые отпустили одного в город. На ферме, принадлежавшей когда-то Гедомину, он осел добрых два года тому назад: достаточный срок, чтобы местные жители притерпелись к чужаку, хотя «этим городским» его будут называть, верно, до могилы.
В карманах сшитых Меркелей для бывшего капитана домотканых штанов побрякивало серебро. По хозяйству занадобились два сверла – а в сверлах Скарню разбирался лучше хозяйки хутора и не хуже, чем Рауну, так что, если рассуждать логически, ему и следовало отправиться за покупками. И все равно по случаю неожиданной вылазки капитан испытывал совершенно мальчишеский энтузиазм.
В родном Приекуле он забежал бы в скобяную лавку, купил что нужно и удалился бы по возможности скорей. В провинциальной Павилосте, как он обнаружил, подобную спешку полагали дурным тоном. От покупателя ожидали, что он пришел провести время за беседой, а не просто потратить презренный металл. Скарню это казалось странным – обыкновенно деревенские жители куда экономней относились к словам, чем столичные болтуны, – но таков был обычай.