Ящер ответил Донскому на английском, который для Молотова звучал так же, как родной язык чужаков. Переводчик, однако, понял ответ — ведь это была его работа. Он перевел:
— Струксс говорит: «нет». Он говорит, что мы должны быть благодарны им за то, что они ведут с нами переговоры вообще, и нечего просить у них того, чего они не могут обеспечить.
— Скажите ему, что он «некультурный», — сказал Молотов. — Скажите, что он — невежественный варвар и что даже нацисты, которых я ненавижу, больше понимают в дипломатии, чем его род, и что его вышестоящие начальники узнают о его высокомерии. Переведите ему мои слова в точности.
Донской заговорил по-английски. Ящер издал жуткий шипящий звук, затем ответил.
— Он говорит, причем с таким видом, что делает огромную уступку, что он посмотрит, можно ли что-нибудь сделать. Я понимаю это так, что он сделает, как вы сказали.
— Очень хорошо, — самодовольно сказал Молотов. В определенном отношении ящеры были очень схожи с его собственным народом: если вы убедите кого-то, что ваше положение выше, он будет пресмыкаться перед вами, но будет тиранить вас, если выше по рангу сочтет себя.
Бронированная машина — гораздо менее шумная и менее пахнущая, чем ее аналоги человеческого производства, — затормозила перед отелем «Шепхед», где помещалась штаб-квартира Атвара. Молотову показалось забавным и показательным, что ящеры выбрали для себя отель, который имел самый высокий статус во времена британского колониального режима.
Он вышел из машины ящеров с облегчением, и не только потому, что сиденье не соответствовало его телу, но и потому, что внутри было еще жарче. Струксс повел его и Якова Донского в комнату заседаний, в которой остальные представители людей сидели, изнемогая от жары, в ожидании, когда соизволит появиться Атвар. Джордж Маршалл попивал ледяной чай и обмахивался веером, который он, вероятно, привез из дома. Молотов пожалел, что не захватил с собой или не приобрел подобное приспособление. Мундир Маршалла выглядел свежим и накрахмаленным.
Молотов через Донского попросил слугу-египтянина, маячившего в углу зала, подать ледяного чая. Неудивительно, что тот оказался знающим английский язык. Поклонившись Молотову — который сохранял спокойное выражение лица, презирая себя за такую уступку, — он поспешил удалиться, чтобы тут же вернуться с высоким запотевшим бокалом. Молотову хотелось прижать бокал к щеке, прежде чем пить, но он удержался. Веер был бы более пристойным.
Через несколько минут появился Атвар, сопровождаемый ящером с гораздо менее замысловатой раскраской — своим переводчиком. Делегаты-люди встали и поклонились. Ящер-переводчик обратился к ним на английском, который казался гораздо более правильным, чем тот, на котором говорил Струксс. Яков Донской перевел Молотову:
— Адмирал Атвар с признательностью воспринимает вежливость и благодарит за это.
Фон Риббентроп пробормотал что-то на немецком языке, который Донской тоже понимал.
— Он сказал, что им следовало бы проявить больше вежливости по отношению к нам теперь и вообще отнестись к нам с большей вежливостью с самого начала.
Как и почти все, что говорил нацистский министр иностранных дел, заявление было в равной степени верно и бесполезно. Фон Риббентроп, плотного сложения, в тесном воротнике и с белым лицом, был похож на вареную свинину с голубыми глазами. Насколько представлял себе Молотов, у него и мозги были, как у вареной свинины, Но ради интересов народного фронта он удержался от колкости.
Донской стал переводить слово за словом.
Иден спросил Атвара:
— Должен ли я понимать, что мое присутствие здесь означает: Раса распространяет прекращение огня и на Великобританию точно так, как на других участников войны, представленных за этим столом?
Красивый англичанин — второе «я» Черчилля — уже задавал свой вопрос раньше, но не получал прямого ответа. На этот раз Атвар ответил. Переводчик-ящер, только что переводивший вопрос Идена, теперь передал по-английски ответ Атвара.
— Благородный адмирал в своей щедрости решил, что перемирие распространяется и на ваш остров. Оно не распространяется ни на одну из других территорий вашей империи за морем от вас и от этого острова.
Энтони Иден, хотя и умел сохранять невозмутимость, все же не дотягивал до уровня Молотова. Советский министр иностранных дел без труда обнаружил его ужас. Как и предсказывал Сталин, Британская империя уже мертва, и ее смерть возвестило зелено-коричневое существо ростом с ребенка, с острыми зубами и поворачивающимися на бугорках глазами. «Несмотря на весь ваш героизм, диалектика приговаривает вас к свалке истории, — подумал Молотов. — Даже и без ящеров это все равно случилось бы».
Джордж Маршалл:
— Для нас, адмирал, перемирия недостаточно. Мы хотим, чтобы вы ушли с нашей земли, и мы подготовились к тому, чтобы нанести еще больший ущерб вашим соплеменникам, если вы не покинете землю добровольно и быстро.
— Германский рейх высказывает то же самое требование, — заявил фон Риббентроп помпезно. — Фюрер настаивает на полном освобождении территории, добровольно находившихся под покровительством рейха и его союзников, включая Италию, на момент, когда вы и ваш народ прибыли из глубин космоса.
Как считал Молотов, ни одна из стран не находилась под покровительством рейха добровольно. Однако не это беспокоило его в данный момент. Прежде чем Атвар ответил фон Риббентропу, Молотов резко сказал:
— Большая часть территорий, на которые предъявляют свои требования немцы, была незаконно отторгнута от миролюбивых рабочих и крестьян Советского Союза, которому, как справедливо требует товарищ Сталин, генеральный секретарь коммунистической партии большевиков, они и должны быть возвращены.
— Если вы, тосевиты, не можете договориться, где проходят границы ваших империй и не-империй, почему вы ждете, что мы сделаем это за вас? — спросил Атвар.
Фон Риббентроп посмотрел на Молотова, который ответил ему каменной невозмутимостью. Они оба могли быть союзниками в борьбе против ящеров, но друзьями — ни теперь, ни в будущем — они не будут никогда.
— Может быть, — сказал Шигенори Того, — поскольку такая ситуация нетипична, то оба государства людей согласятся на то, чтобы Раса оставила за собой некоторую территорию между ними, которая служила бы буфером и помогала бы в установлении и поддержании мира во всем нашем мире.
— Необходимо уточнить границы этой территории, но в принципе идея приемлема для Советского Союза, — сказал Молотов. С учетом германских успехов не только с бомбами из взрывчатого металла, но и с нервно-паралитическим газом и управляемыми ракетами большого радиуса действия, Сталин хотел бы иметь буфер между советской границей и фашистской Германией. — Поскольку Раса уже находится в Польше…
— Нет! — сердито прервал его фон Риббентроп. — Для рейха это неприемлемо. Мы настаиваем на полном выводе, и мы продолжим войну, пока не добьемся этого. Так заявил фюрер.