Прежде чем Донской успел сказать что-то в ответ, перед отелем остановилось несколько машин для транспортировки личного состава. Ящерам, похоже, пришлось не по нраву перевозить всех дипломатов-людей одновременно, но фон Риббентроп не дат достаточного времени на организацию заседания, на котором он настаивал, так что ничего другого ящеры предпринять не успели.
Когда участники заседания прибыли в штаб-квартиру Атвара, охранники-ящеры постарались разделить их, чтобы Молотов не смог переговорить с Маршаллом, Иденом или Того. Не дали они и шанса переговорить с фон Риббентропом. Но это был напрасный труд: Молотову было нечего сказать германскому министру иностранных дел.
Точно в полдень главнокомандующий ящеров вошел в зал, сопровождаемый своим переводчиком. Через этого самца Атвар передал:
— Итак, представитель не-империи Германии, я согласился на ваше требование провести особое заседание в это особое время. Теперь вы объясните, почему вы этого потребовали. Я буду слушать со всей внимательностью.
Это означало — «лучше, чтобы это было что-то хорошее». Даже через двух переводчиков Молотов без труда понял смысл сказанного. До фон Риббентропа эти слова донес только один переводчик, так что ему должно было быть вдвое яснее.
Тем не менее он этого никак не выказал.
— Благодарю вас, господин адмирал, — сказал он, поднимаясь на ноги. Из внутреннего кармана пиджака он вынул сложенный лист бумаги, развернул. — Адмирал, я зачитаю вам заявление Адольфа Гитлера, фюрера германского рейха.
Когда он произносил имя Гитлера, его голос наполнился большим благочестием, чем у Римского Папы (до того, как Папа превратился в радиоактивную пыль), упоминающего Иисуса. А почему бы и нет? Фон Риббентроп считал, что Гитлер непогрешим; когда он готовил германо-советский пакт о ненападении, так грубо нарушенный фашистами впоследствии, он объявил на весь мир: «Фюрер всегда прав». При этом он в отличие от дипломатов не обладал достаточным двуличием, чтобы складно лгать.
Теперь же он напыщенным тоном читал по бумажке:
— Фюрер заявляет, что, поскольку Раса недопустимо оккупирует территорию, по праву принадлежащую Германии и отказывается покинуть эту территорию, несмотря на незаконность оккупации, то рейх полностью оправдан в принятии самых строгих мер против Расы и уже начал такие меры. Мы…
Молотов почувствовал, как у него что-то упало внутри. Таким способом нацисты могут потребовать уступок от любого государства. Фашистский режим начал новое замаскированное наступление, и теперь, следуя давно знакомому образцу, привел обоснование новому неспровоцированному акту агрессии.
Тем временем фон Риббентроп продолжал:
— …подкрепляем наши законные требования взрывом новейшей бомбы из взрывчатого металла и военными действиями, которые последуют за этим взрывом. Бог даст германскому рейху победу, которую он заслужил. — Германский министр иностранных дел сложил бумагу, убрал ее и выбросил вперед правую руку в нацистском приветствии. — Хайль Гитлер!
Энтони Иден, Шигенори Того и Джордж Маршалл выглядели такими же потрясенными, как и Молотов. Вот он, народный фронт: Гитлер ни с кем не проконсультировался, прежде чем снова начать военные действия. Он и очень возможно, что и все остальные, должны будут заплатить за это.
Уотат закончил свои шипения, похлопывания и поскрипывания для Атвара. Молотов ждал, что сейчас адмирал взорвется и пообещает ужасные разрушения в Германии за то, что уже сделано. Комиссар иностранных дел должен был встретить подобную реакцию с невозмутимостью.
Вместо этого Атвар произнес несколько слов, обращаясь к переводчику, который и объявил громогласно:
— Благородный адмирал повелел мне сказать вам, что он рассмотрит данное заявление.
Пока Уотат переводил, командующий ящеров покинул зал.
Он вернулся через несколько минут и снова заговорил с переводчиком. Одно за другим Уотат перевел его слова на английский. Одновременно Донской переводил с английского на русский для Молотова:
— Благородный адмирал удивляется, почему представитель не-империи Германия заставил нас прийти сюда, чтобы выслушать заявление, не содержащее в себе ни малейшего намека на реальность. На самом деле никакого атомного взрыва не было ни на территории Германии, ни вблизи нее. Никакой необычной военной активности среди германских войск не замечено. Благородный адмирал спрашивает: не испортились ли мозги у вас, представитель фон Риббентроп, или у вашего фюрера?
Фон Риббентроп уставился на Атвара. Молотов и остальные представители смотрели на фон Риббентропа. Где-то произошло что-то значительное, и произошло не так, как ожидалось, — это было очевидно. Но что? И где?
* * *
Отто Скорцени давил на красную кнопку, пока не побелел ноготь на его большом пальце. Генрих Ягер ждал, что южный горизонт осветится новым краткоживущим солнцем и затем последует артподготовка. Он сказал через переговорное устройство Иоганнесу Дрюккеру:
— Будьте готовы запустить двигатель.
— Яволь, господин полковник, — ответил водитель.
Но новое солнце так и не взошло. Серый польский день продолжался спокойно. Скорцени снова ткнул большим пальнем в кнопку. Ничего не случилось
— Христос на кресте, — пробормотал эсэсовец. Затем, чувствуя, что это слишком слабо, чтобы удовлетворить его, добавил: — Богом проклятый ублюдок жрущей дерьмо суки.
Он еще раз нажал кнопку, прежде чем с отвращением швырнуть передатчик на землю, и обернулся к чернорубашечнику, стоявшему рядом:
— Дай мне запасной. Шнелль!
— Яволь, герр штандартенфюрер!
Другой офицер СС поспешил прочь и спешно вернулся с передатчиком и пультом, точно такими же, какие только что не сработали.
Скорцени щелкнул выключателем и нажал кнопку на новом пульте. И снова бомба в Лодзи не взорвалась.
— Дерьмо, — устало проговорил Скорцени, словно более выразительные ругательства потребовали бы от него слишком много сил.
Он было начал разбивать второй передатчик, но удержался.
Покачав головой, он сказал:
— Что-то где-то грохнулось. Иди и передай на общей частоте: «Баклажан».
— «Баклажан»? — Эсэсовец выглядел как пес, у которого отобрали лакомую кость. — Неужели мы должны?
— Бьюсь об заклад на твою задницу, Макс, другого выхода нет, — ответил Скорцени. — Если бомба не взрывается, нам не двинуться. Она не взорвалась. Теперь мы должны послать войскам сигнал отбоя, чтобы они знали, что атака задерживается. Как только она взорвется, мы пошлем сигнал «Нож». А теперь беги, черт тебя побери! Если какой-нибудь нетерпеливый идиот откроет огонь из-за того, что не получил сигнала об отмене атаки, Гиммлер пустит твои кишки на подтяжки.
Ягер никогда не видел, чтобы кто-либо двигался так быстро, как бедный Макс.