«Ну и что?» — подумал Уссмак: он не в состоянии съесть обычный паек, зачем тогда беспокоиться о том, что он получит меньше?
Конечно, все остальные самцы тоже получат меньше. Но он не волновался о других. Настоящий самец Расы не должен был так себя вести — он это помнил. Но он начал отдаляться от Расы, когда тосевитский снайпер убил Вотата, командира его первого танка. Имбирь делал вещи и похуже. Из-за имбиря он потерял еще один хороший экипаж, из-за имбиря он возглавил мятеж, на который возлагал такие надежды. А результат… вот этот. Нет, больше он не настоящий самец.
Он слишком сильно устал и опустил топор. «Передохну секунду», — подумал он.
— Работать! — закричал охранник.
— Дерьмо? — сказал Уссмак, добавив вопросительное покашливание.
Ворча, Большой Урод отвел в сторону ствол своего оружия и покивал головой вверх и вниз, дав разрешение. Охранники позволяли очистить чрево — почти всегда. Это была одна из немногих вещей, которую они позволяли.
Спотыкаясь, Уссмак медленно отошел от дерева в кусты. Он присел, чтобы облегчиться. Но ничего не случилось — и неудивительно, он ведь был пустым внутри. Он попытался подняться, но вместо этого повалился на бок. Он сделал вдох. Чуть позже еще один. А через какое-то время еще.
Мигательные перепонки скользнули по его глазам. Веки опустились и закрылись. В свои последние мгновения он подумал, примут ли Императоры прошлого его дух, несмотря на все то, что он совершил? Вскоре он это узнает.
* * *
Поскольку ящер не вышел из кустов, Юрий Андреевич Пальчинский пошел искать его. Ему пришлось продираться сквозь кусты, а ящер все не откликался на зов.
— Эта вонючая тварь заплатит, — пробормотал он.
Затем он нашел Уссмака, споткнувшись об его тело и едва не упав лицом вниз. Он выругался и занес ногу, чтобы дать ящеру хорошего пинка, но остановился. К чему лишние усилия? Проклятая тварь была уже мертвой.
Он поднял Уссмака, закинул на плечо — он весил всего ничего — и понес обратно в лагерь. Там сбоку была канава, в которую бросали зэков, умерших от голода или уработавшихся до смерти в течение этой недели. Это было последнее тело, поверх многих других.
— На следующей неделе придется рыть новую канаву, — пробормотал Пальчинский.
Он пожал плечами. Это была не его забота. Забота бригады. Он повернулся спиной к могиле и направился в лес.
* * *
— Мы показали, что можем быть милосердными, — заявила Лю Хань. — Мы отпустили одного чешуйчатого дьявола обратно к соплеменникам, несмотря на его преступления против рабочих и крестьян. — «Это я отпустила его, несмотря на его преступления против меня, — добавила она про себя. — Никто не скажет, что я не ставлю интересы партии, интересы Народно-освободительной армии выше своих собственных». — Через несколько дней истекает срок перемирия, о котором мы договорились с чешуйчатыми дьяволами. Они по-прежнему отказывают нам в переговорах о более масштабном перемирии. Мы покажем им, что можем быть и сильными, как драконы. Они еще пожалеют, что не пошли на уступки.
Он села на место. Члены пекинского центрального комитета сомкнулись в кружок, обсуждая ее выступление. Нье Хо-Т’инг сказал что-то новичку, красивому молодому человеку с пухлыми щеками, имя которого она не расслышала. Тот покивал и посмотрел на Лю Хань восхищенным взглядом. Она задумалась: восхитился он ее словами или ее телом? — «Деревенский увалень», — подумала она, забыв на мгновение, как недавно сама была крестьянкой, далекой от политики.
С другой стороны от Нье сидел Хсиа Шу-Тао. Он поднялся с места. Лю Хань была уверена, что он не утерпит. Если бы она сказала, что Янцзы течет с запада на восток, он все равно стал бы спорить, потому что это сказала она.
Нье Хо-Т’инг предостерегающе поднял палец, но Хсиа все равно ринулся в бой:
— Рвение так же полезно в деле революции, как и осторожность. Излишней агрессивностью мы можем вынудить маленьких дьяволов к мощному ответу. Кампания мелких беспокоящих действий, мне кажется, принесет лучший результат, чем резкий переход от перемирия к полномасштабной войне.
Хсиа оглядел комнату, оценивая реакцию слушателей. Несколько человек согласно кивнули, но другие, среди которых были четверо или пятеро его сторонников, сидели молча, с каменными лицами. Лю Хань внутренне улыбнулась, сохраняя внешнее безразличие. Ведь она подготовила почву, прежде чем начать борьбу. Будь у Хсиа Шу-Тао хоть крупица здравого смысла, он должен был бы понять это заранее. А теперь по лицу его прошла судорога, почти такая, как тогда, когда Лю Хань ткнула коленом в его мужские части.
К ее удивлению, увалень, сидевший возле Нье Хо-Т’инга, взял слово:
— Хотя войну и политику нельзя разделить в одно мгновение, все же иногда необходимо показать противнику, что сила в конечном итоге исходит из ствола оружия. С моей точки зрения, надо силовыми методами показать маленьким чешуйчатым дьяволам, что их оккупация временна и в конце концов закончится. Таким образом, как убедительно показала товарищ Лю Хань, мы нанесем им ряд мощных ударов в тот самый момент, когда закончится срок перемирия, соразмерив наши действия с их ответом.
Он говорил не как увалень, он говорил как образованный человек, может быть, даже поэт. И теперь сидящие за столом закивали, одобряя его слова.
— Как всегда, Мао Цзэдун анализирует четко, — сказал Нье Хо-Т’инг. — Его точка зрения наиболее обоснована, и мы будем выполнять программу борьбы против маленьких чешуйчатых дьяволов, как он указывает.
И снова члены пекинского центрального комитета закивали, словно какой-то кукольник потянул за ниточки, привязанные к их головам. Лю Хань кивнула, как все. Ее глаза раскрылись от удивления: выходит, перед ней был человек, возглавлявший революционное дело по всему Китаю! Мао Цзэдун высоко оценил ее слова!
Он посмотрел на нее в ответ, сияя, словно Хо Тэй, маленький толстый божок удачи, в которого коммунисты не верили, но которого Лю Хань не могла изгнать из своей памяти. Да, он одобрил ее слова. Лицо его это отчетливо выражало. Но другое тоже: он смотрел на нее, как мужчина смотрит на женщину, не так грубо, как Хсиа Шу-Тао, но тоже раздвигая ее ноги — одними глазами. Что, в сущности, то же самое.
Она подумала, как ей отреагировать. У нее и раньше возникали сомнения в близости с Нье Хо-Т’ингом как идеологического, так и личного порядка. Ее не очень удивил интерес, проявленный к ней Мао: многие члены центрального комитета, возможно даже большинство, испытывали большее вожделение к революции, чем к женщинам. Хсиа был ужасным примером, почему это правило приносило, скорее, пользу. Но с Мао наверняка случай особый.
Она слышала, что он женат. Даже если бы он захотел ее, даже если бы потащил в постель, жену ради нее он не бросит… актрису, если ей не изменяет память. Каким влиянием она будет обладать в роли любовницы и стоит ли это того, чтобы предложить свое тело? Странно, раньше она и не думала ни о чем подобном: благодаря ящерам она имела слишком много интимных связей с нежеланными мужчинами. Но Мао показался ей привлекательным еще до того, как она поняла, кто он.