— А. Так вот что происходит. — Диоклей медленно кивнул. — А я-то, честно говоря, гадал, в чем дело. Но это хорошие новости, очень хорошие новости.
— Несомненно. А сейчас я собираюсь взять шкуру и пойти получить за нее плату. — Соклей поднялся на борт «Афродиты», нашел кожаный мешок со шкурой и спустился обратно на пирс.
Алипет ничего не сказал, но, судя по его виду, готов был лопнуть от любопытства. Сжалившись над ним — а также рассудив, что знакомство с этим человеком может оказаться полезным, — Соклей развязал сыромятные ремешки, стягивавшие мешок, и дал своему спутнику взглянуть на тигровую шкуру.
— Ну разве это не удивительно? — негромко сказал человек Птолемея. Он погладил мех. — И что, этот зверь такой же большой, как лев?
— У нас на борту есть две львиные шкуры, и эта больше любой из них, — ответил Соклей. — Но тигр, похоже, в отличие от льва не имеет гривы.
— Ну разве это не удивительно? — повторил Алипет.
Ему понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.
— Что ж, пошли обратно. Теперь я понимаю, почему Птолемей столько платит за шкуру, очень даже понимаю.
* * *
В андроне дома, который забрал себе правитель Египта, уже лежали на столе кожаные мешки, набитые серебром.
Двое слуг вытащили шкуру и расстелили ее, чтобы Птолемей мог хорошенько рассмотреть. Тот вздохнул.
— Тигровая шкура, без сомнений. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как я видел одного из таких зверей, но я вряд ли когда-нибудь об этом забуду.
— Есть ли у вас весы, повелитель, чтобы я мог взвесить монеты? — спросил Соклей. — Так будет куда быстрее, чем если я буду их считать.
Менедем в ужасе уставился на него. Соклей чуть-чуть не угодил в беду с подобной просьбой прошлым летом в Сиракузах, а ведь тамошний правитель Агафокл не мог и мечтать сравниться в могуществе с Птолемеем.
Но генерал спросил по-прежнему мягким тоном:
— Ты мне не доверяешь, вот как?
— Я этого не говорил, повелитель, — ответил Соклей. — Кто угодно может ошибиться или иметь слуг, совершающих ошибки, а я во всем люблю точность.
— Да, я уже заметил, — сказал Птолемей. — Посмотрим, что тут можно сделать.
Его люди отыскали на кухне весы, но гири оказались нестандартными.
— Пересчитай драхмы в одном мешке, — предложил Птолемей. — А потом используй его как гирю для взвешивания остальных.
— Как скажете, господин, — согласился Соклей.
В мешке оказалась сотня драхм.
Судя по показаниям весов, в остальных было столько же — кроме одного, показавшегося Соклею странным; содержимое этого мешка он тоже пересчитал.
— Благодарю за терпение, господин. Все в порядке.
— Рад, что ты все одобрил, — сухо проговорил Птолемей. Но потом добавил: — Если бы мои люди так же ревностно относились к своим обязанностям, как ты к своим…
«У меня в услужении не так уж много людей, — подумал Соклей. — Мне приходится надеяться лишь на себя самого. Кто же еще это сделает, если не я?»
Но он ничего не сказал, даже такому добродушному правителю, каким оказался Птолемей.
* * *
Когда братья возвращались на «Афродиту», Менедем заметил:
— Я чуть не ударил тебя, когда ты решил пересчитать деньги.
— Мне и вправду нравится во всем точность, и теперь я знаю, что все и в самом деле в порядке, — ответил Соклей. — О чем говорил Птолемей, пока я ходил за шкурой?
— Так… О том о сем, — ответил Менедем, и теперь уже Соклею захотелось его стукнуть.
Менедем почувствовал это и очень постарался выразиться точнее:
— Немного рассказывал об охоте в Индии, а еще о том, как забавно там пахнет воздух.
— А. Это любопытно, но не слишком интересно с исторической точки зрения.
— А почему это должно быть интересно с исторической точки зрения? — спросил Менедем.
Вообще-то в этом был резон. Птолемей мог говорить обо всем, что ему в голову взбредет, в том числе и о тиграх и далекой Индии. Но…
— Да потому, что люди, наверное, будут помнить Птолемея даже через сто лет, как мы сейчас помним спартанца Лисандра.
— А кто это? — поинтересовался Менедем.
Сперва Соклей подумал, что его двоюродный брат шутит, и засмеялся. Потом понял, что вопрос был задан всерьез, и всю дорогу до торговой галеры помалкивал.
* * *
Утром Менедем вовсю расточал улыбки Клейтелию.
— Нет-нет, мой дорогой, — говорил он родосскому проксену за ужином (ячменный хлеб, сыр и мелкая жареная рыбешка — довольно хороший ситос, но не слишком роскошный опсон). — Просто Птолемей узнал, что у нас есть тигровая шкура, и захотел ее приобрести. Он и вправду купил ее по хорошей цене.
— Рад слышать, — ответил Клейтелий. — Считай, вам обоим повезло. У нас ведь тут бывали случаи, что люди исчезали. Когда вас потребовали привести к Птолемею, я, честно говоря, боялся худшего. Подумал, вдруг он застукал одного из вас в постели со своей женой… Эй, что с тобой, почтеннейший?
— Просто попало не в то горло, — ответил Соклей, который и впрямь подавился рыбой.
Менедем бросил на брата злобный взгляд. Соклей ответил невинной улыбкой — слишком невинной, чтобы Менедем почувствовал себя спокойно.
— Ваша сделка с Пиксодаром прошла удачно? — спросил Клейтелий.
— О да, — кивнул Менедем. — Жаль старого Ксенофана, наконец переправившегося через Стикс, но его дело, кажется, в надежных руках.
— Пиксодар — умный парень, — согласился Соклей.
— Без сомнения, но он чужеземец, — сказал Клейтелий. — Слишком много вольноотпущенников получают дела, которые раньше принадлежали гражданам полиса. Я рад, что у меня двое сыновей, и каждый день воскуряю фимиам, чтобы боги их хранили. — Он вздохнул. — С детьми может столько всего случиться, пока они растут, даже в мирное время. А уж когда разгорается война… — Клейтелий поморщился и снова вздохнул.
— Воскурение не повредит, — серьезно проговорил Соклей.
Менедем знал, что его двоюродный брат имеет в виду — оно, скорее всего, и не поможет, — но проксен этого не понял.
— Мы недавно выторговали в Книде бальзам у двух финикийцев, — продолжал Соклей. — Я был бы рад дать тебе завтра на драхму этого бальзама, чтобы отплатить за доброту.
— Спасибо большое, — ответил Клейтелий с широкой улыбкой. — Я жег мирру, но уверен, что богам полюбится новый запах, когда он коснется их ноздрей.
— Напомни мне завтра, почтеннейший, прежде чем мы вернемся на «Афродиту», и я позабочусь об этом, — сказал Соклей. — Боюсь, я слегка рассеян.