– По праву победителя, – добавил полковник Лурканио вежливо, но непреклонно. – После Шестилетней войны валмиерцы поселились в моем поместье. Я бы солгал, заявив, что не испытываю определенного удовлетворения тем, как поменялись наши роли. Мой адъютант прав: мы причиним вам немного неудобств. Но мы останемся. А вот останетесь ли вы, зависит от того, сможете ли вы свыкнуться с таким положением дел.
За всю жизнь никто еще не осмеливался разговаривать с Крастой таким тоном. Ни у кого не хватало на это власти. Маркиза открыла рот… и закрыла. Ее трясло. Альгарвейцы в Приекуле не стали вести себя как варвары. Но, как только что напомнил ей Лурканио, они могли действовать подобно варварам, если им взбредет в голову, – подобно торжествующим варварам.
– Хорошо, – холодно промолвила она. – Я расположу вас и ваших людей в одном крыле, полковник. Если вы и впрямь желаете причинять мне по возможности меньше неудобств, общение ваше и ваших подчиненных со мною будет сведено к минимуму.
Лурканио поклонился снова.
– Как скажете. – Теперь, когда он получил желаемое, он мог позволить себе быть добродушным – в этом они сходились с Крастой. – Возможно, со временем вы измените свое решение.
– Сомневаюсь, – отозвалась Краста. – Я никогда не меняю принятых решений.
Моско пробормотал что-то по-альгарвейски – изучать этот язык Красте никогда не приходило в голову. Лурканио, рассмеявшись, кивнул, потом бросил что-то в ответ, указывая на маркизу. «Они говорят обо мне, – осознала она с возмущением. – Они говорят обо мне, а я даже не знаю, что! Какая грубость! Настоящие варвары».
Краста прошла мимо альгарвейцев, расправив плечи и высоко задрав нос. Краем глаза она заметила, что взгляды их прикованы к ее седалищу, и задрала нос еще выше. «Пусть смотрят, – подумала она со сдержанным удовлетворением. – Больше у них все равно ничего не получится». И, чтобы подначить их, покачала бедрами.
Стоило ей переступить порог, как слуги обступили ее, словно цыплята наседку.
– Сударыня! Что же нам делать, сударыня?! – неслось со всех сторон.
– Альгарвейцы намерены поселиться здесь, – отвечала Краста. – Ничего с этим поделать я сейчас не могу. Отправим их в западное крыло – только сначала вынесите оттуда все ценное. После этого можем закрыть на них глаза. В любой другой части особняка им не место, и я дам это понять их командирам.
– А если они все же придут, сударыня? – спросила Бауска.
– Сделайте так, чтобы им не захотелось приходить второй раз, – ответила маркиза. – Это всего лишь альгарвейцы, не годится культурному народу обращать на них внимание.
Она обернулась к двоим рыжеволосым караульным, что разглядывали в вестибюле картины и безделушки.
– Пошли вон, – скомандовала она, пояснив свои слова жестом. – Убирайтесь, кыш!
Ушли они не сразу и со смешками, но все же ушли. Слуги смотрели на хозяйку с благодарностью – все, кроме одной служанки, которую проходящий мимо солдат ущипнул за ягодицу, да и та выглядела не столь возмущенной, как следовало бы.
Краста покачала головой. Что ей делать, если какая-нибудь служанка позволит альгарвейцу распустить руки? Как этого избежать? Если по Бауске судить, нынешняя чернь совершенно лишена моральных устоев. Краста недовольно пощелкала языком. Так или иначе, придется справляться.
Маршал Ратарь упал ниц перед троном конунга. Привычные заверения в верности слетали с его губ особенно легко. Он знал, что конунг Ункерланта изволит на него гневаться. И знал, почему. Бывало, что владыка гневался на какого-нибудь подданного без видимой остальным причины. Но не сейчас.
Свеммель позволил – приказал – Ратарю ползать на животе, упираясь лбом в ковер, куда дольше обычного. Наконец, решив, очевидно, что маршал в достаточной мере унижен, конунг промолвил ледяным голосом:
– Встань.
– Слушаюсь, ваше величество, – пробормотал маршал Ункерланта, тяжело поднимаясь на ноги. – Благодарю, ваше величество.
– Зато у нас нет причин тебя благодарить! – прорычал Свеммель, тыча в Ратаря пальцем, словно боевым жезлом. Будь у него оружие, конунг, наверное, спалил бы маршала на месте. Голос его, и без того пронзительный и тонкий, стал еще выше, когда он передразнил Ратаря: – «Подождем, пока альгарвейцы завязнут в Валмиере», ты говорил. «Подождем, пока они бросят все силы на восток. И тогда ударим, когда они не смогут перебросить против нас подкрепление». Твои слова, маршал?
– Мои слова, ваше величество, – бесстрастно ответил Ратарь. – Я посчитал такой образ действий наиболее эффективным. Очевидно, я ошибся.
– Именно, что очевидно! – бросил Свеммель уже нормальным тоном. – Если бы мы желали поставить во главе ункерлантского войска глупца, болвана, будь спокоен, мы нашли бы такого. Но мы надеялись, что избрали маршалом военачальника прозорливого, а не склонного ошибаться. – Последнее слово в устах его прозвучало как проклятие.
– Ваше величество, в свою защиту я могу сказать только то, что никто здесь, никто на востоке и, позволю заметить, никто в Альгарве не мог вообразить, что армии рыжеволосых смогут за месяц поставить Валмиеру на колени, – ответил Ратарь. – Да, я ошибся. Но далеко не один я.
Он ждал, что Свеммель разжалует его, отправит на рудники копать уголь, соль или серу, прикажет казнить на месте. Конунг был способен на всякое. Конунг был способен сотворить с ослушником и не такое. Всякий, кто служил ему, ходил по краю обрыва. Рано или поздно всякий, кто служил Свеммелю, оступался. Какие же гордые стервятники и вороны соберутся расклевать тело павшего Ратаря!
– Хотя ты и не заслуживаешь снисхождения, – промолвил конунг, – мы дадим тебе ничтожный шанс оправдаться, прежде чем определим наказание. Где Мезенцио нанесет следующий удар? По Лагоашу? По Елгаве? По нашей державе?
Первой мыслью Ратаря было «нельзя ошибиться». Немногим Свеммель позволял совершить ошибку дважды подряд. Что конунг позволит ему безнаказанно стать неправым трижды, казалось маршалу нелепым.
– Не вижу, каким образом Альгарве может напасть на Лагоаш, не установив своего верховенства на море, – ответил он, подбирая слова с величайшим тщанием, – которого у нее доселе нет. Лагоанцев не обмануть, как сибиан. И нет никаких свидетельств тому, что Мезенцио сосредоточивает в Фортвеге войска для нападения на нас.
– Значит, Елгава, – заключил Свеммель, и Ратарь неохотно кивнул. Теперь не отвертеться. Свеммель может – и не преминет – поймать его на слове.
– И когда Альгарве сцепится с Елгавой, – продолжал конунг, – что тогда?
– Ваше величество, война эта должна бы оказаться долгой и тяжелой, – промолвил Ратарь. – Но то же самое я говорил и о кампании против Валмиеры, когда альгарвейцы застали противника врасплох броском через непроходимые взгорья. Не знаю, как они могли бы застать врасплох Елгаву – в горах на границе не так уж много перевалов. Но если я чего-то не знаю, это не означает, что генералы Мезенцио столь же слепы.