– Как же, как же. Рассказывали мне эту историю. Тебя зовут Борис… Борис, – егерь сделал вид, что забыл фамилию.
– Рублев, – подсказал Комбат.
– Правильно, не соврал, – невольно раскрыл свою уловку егерь. – Значит, ты и есть его фронтовой товарищ Комбат? То-то я гляжу, человек вроде хороший. Выходит, не подвело меня чутье. А я Чащин Илья, сын Петра.
– Петрович, значит. Вот и познакомились, теперь вместе действовать будем, – твердо сказал Комбат.
– Что значит – вместе? Ты, парень, брось свои шутки. Я вроде прокаженного. Кто со мной водится, сам здорово рискует. Я – убийца, меня надо казнить, а не свою дружбу предлагать.
– Я должен был прилететь сюда еще неделю назад, а явился в день похорон Олега. Если бы я приехал, как договаривались, он бы, наверное, остался жить. Я виноват в его смерти, поэтому должен найти и покарать настоящих убийц.
Егерь встал и, едва пошатываясь, шагнул к шалашу. Оттуда он вынес два пластиковых стакана, в которые налил напиток, затем пододвинул к Рублеву нарезанное мясо и хлеб:
– Ты ешь и слушай, потом сам решишь, как поступать. У нас с женой один был сын, Антон. Она еще девочку родила.., мертвую, врачи жену чуть спасли, но рожать после этого она уже не могла, а недавно умерла. Я сам виноват, пристрастил Антона к лесу, он в нем с утра до вечера пропадал. Учился неважно, все больше тройки, об институте после школы и разговора не было. Оставил я его при себе в заказнике кем-то вроде лесничего. Он зверюшек сильно любил. У нас в клетках жили подраненные косули, олени, барсук. Ко мне они долго привыкали, а к Антону буквально за один день. Недавно к нам зубров привезли, так самец однажды чуть на рога меня не поднял, а сын его спокойно гладил. Из-за зубров он и погиб. Ведь Ремезов нас за людей не считал, мы для него были холопами, обязанными исполнять барскую волю. Раньше мы исполняли его волю хорошо, и он нас за это жаловал всякой ерундой. Но стоило Антону однажды взбунтоваться, и его застрелили. Конечно, Ремезов тогда напился, но он и трезвым был немногим лучше – вороватый, наглый, угодливый мерзавец. После убийства я не собирался мстить, думал – суд разберется. И он разобрался, дал убийце три года условно. И тогда я решился. Тяжело мне пришлось, весь извелся. Ты сам, Борис, посуди: и убивать нельзя, грех, и не убить – нельзя, ведь должен кто-то наказать злодея. После ихнего суда я один мог вынести справедливый приговор.
– Но есть еще областной суд, Верховный, наконец. Можно было туда обратиться.
– И над каждым свой начальник, такой же Ремезов. К тому же я много лет провел в лесу, приучился жить по его законам. Ладно, слушай дальше. Я ведь мог Лексеича тихо прибить, но что-то толкало меня, старого дурака, на подвиги. Видно, хотел показать начальству, что его не только бандиты могут убивать, но и простой человек, доведенный до крайности. В общем, запугал я Бобра до полусмерти, и тот растрезвонил по всей области, что я застрелю каждого, кто вздумает охотиться в Междуреченске. Тут они задергались, словно растревоженные звери. Целый полк солдат по мою душу пригнали, проводников с ищейками. Думаешь, они из-за Лексеича так ожесточились? Не-а. Знаешь, какие среди местных тузов есть заядлые охотники. Что же им теперь, с ружьями по соседним областям мотаться? Думаю, если бы я и дальше согласился им сафари устраивать, они бы мне Лексеича простили. Тоже бы дали три года условно. Солдат я, конечно, обдурил, псам “медвежью обманку” сыпанул, от нее самые злые волкодавы бегут, поджав хвосты. Устроил себе, как заяц, несколько лежек, дичь ловлю, ягоды собираю, короче, нормально живу.
– Зимой с ягодами будет сложнее, И следы на снегу остаются.
– А тридцатилетний опыт на что? – азартно возразил Чащин. – В Прибалтике “лесные братья” десять лет укрывались, и не от кого-нибудь, а от войск НКВД. Они ведь тоже не по воздуху летали. Кроме того, при нынешних порядках зимой можно где-нибудь отсидеться, а весной назад… Да нет, я быстро понял, что погорячился, даже надумал сдаваться, а тут узнал об убийстве Егоркина. Хороший был мужик, справедливый, взяток не брал, а заведовал районным отделом учета природных ресурсов. То есть по логике я после Ремезова именно в него должен был стрелять. Тут же пошли слухи, что той ночью видели кого-то на меня похожего. Я вообще-то слабо верующий, но тогда решил, что в меня бес вселился. Есть же лунатики; может, и я по ночам встаю и с ружьем отправляюсь на охоту? В общем, стал я себя на ночь цепью к дереву привязывать. Раз, другой, а на третий узнаю, что Олега убили, и не ночью, а днем, аккурат в то время, когда я заячьи силки проверял. Вот интересно, народ как раз после этого меня зачислил в психи, а я, наоборот, убедился, что я в порядке. И вспомнил, как за несколько дней до смерти Олега заметил в лесу парня. Длинный, худой такой, с винтовкой, но я ее толком не разглядел. Еще подумал, какой отчаюга. Знает, что в лесу нет хозяина, и спокойно браконьерничает, не опасаясь, что его подстрелят вместо начальства. Теперь я догадываюсь, кого увидел. Наверное, он и стрелял в Егоркина и Олега. Ведь обычный человек в лес не сунется, побоится.
– Кто знает, может, Егоркин попал под замес в других разборках, а здесь местная команда злодействует, – сказал Комбат. – Сначала Олега убили, теперь пастуха.
– Пастуха?! – ахнул егерь. – Это те выстрелы, на которые я прибежал и с тобой погорячился?
– Ага, – подтвердил Комбат. – Ты меня прихватил, когда я догонял стрелка. Ну да ладно. Я в Афгане воевал просто с “духами”, теперь поохочусь на лесных духов, кем бы они ни были… Да, Петрович, интересно, кто тебе приносит свежие новости? Сорока на хвосте? И откуда у тебя хлеб?
– Если приживешься здесь – узнаешь, – буркнул егерь.
Новость о том, что пропал Яша, Коровин узнал ближе к обеду, заглянув в магазин. До этого он инспектировал свои ларьки. Летом доходы всегда падают. Жаркая погода расхолаживает продавщиц, они думают о теплом море, скором отпуске, а не о торговле. Поэтому он частенько появлялся у ларьков. Вид хозяина взбадривал их лучше кофеина, увеличивал работоспособность похлеще любого допинга. Григорий Адамович возник, как всегда, внезапно. Он сразу одернул смазливую девчонку. Она болтала с пареньком на роликах, который загородил окошко покупателю. А тот долго ждать не будет, пойдет к другому продавцу, ведь товар в ларьках практически одинаковый. Девочка покраснела, а пацан зыркнул на Коровина воспаленным глазом, но смолчал, может не столько из-за боязни навредить своей подружке, сколько опасаясь мрачных здоровяков, иногда обходивших коровинское хозяйство. В другом ларьке женщина бальзаковского возраста читала любовный роман, но она каким-то непостижимым образом успевала среагировать на каждого потенциального покупателя.
"Глаза у нее, что ли, как у хамелеона, смотрят в разные точки?” – удивился Григорий Адамович и оставил женщину в покое.
В остальных ларьках торговля шла на должном уровне. Коровин остался доволен – могло быть хуже – и отправился к магазину. Девочки встретили его озабоченным вопросом:
– Григорий Адамович, вы Яшу никуда не посылали?