– Надо срочно взять их “чеченца” и допросить с пристрастием.
– Его убрали еще раньше. Хитрые, гады.
– А тот мокрушник, которого я описал? Через него можно запросто выйти на главаря.
– Мокрушник по-прежнему неуловим. Знаешь, даже ФСБ с ее штатами и средствами не может позволить себе вести круглосуточное наблюдение за третьестепенной фигурой преступного мира.
– Ну и ну. Если такое вытворяет третьестепенная фигура, что уж говорить о лидерах уголовников. Кстати, вы же арестовали инженера, Левшу! Они тоже могут дать ниточку к банде и самому Матросу.
– Увы, Левша мертв. Якобы во сне упал с верхних нар и свернул шею, ударившись о цементный пол. После этого инженер боится даже словом обмолвиться о бандитах. Наверное, кто-то из сокамерников рассказал ему об участи Левши и пригрозил сделать то же самое.
– Какой-то замкнутый круг получается! Скажи, Леонид Васильевич, при советской власти было легче работать?
– Мне сложнее. Ты ведь знаешь, чем я занимаюсь всю жизнь.
– Ну тогда милиции, судам, прокуратуре. Думаю, им уже поперек горла стала демократия, рыночные отношения.
– Но при чем здесь демократия, Борис? Разве с Большой Медведицы прилетели к нам Матрос, Левша, разные солоники, быковы, япончики? Или их заслало ЦРУ? Нет, они родились и выросли здесь, при советской власти. Как подумаешь, сколько мрази породил этот строй высшей социальной справедливости – оторопь берет. Даже когда главный разбойник – партия держала мертвой хваткой весь народ, наша преступность могла дать фору большинству европейских стран. И естественно, как только народ получил свободу, началась дикая вакханалия, которую предвидели только самые умные, а они у нас к руководящим должностям допускаются исключительно редко. Знаешь, уголовники всегда начинают первыми, но, к сожалению, и последнее слово все реже остается за нами.
– Выходит, людям надо переходить на самооборону?
– Золотые слова, Борис! Я, разумеется, имею в виду не всех россиян, а наш конкретный случай. Я говорил со своим другом из ФСБ, он гарантирует официальное прикрытие, если следователи начнут дотошно изучать твои будущие художества. Ведь у тебя свой счет к банде Матроса, да и Чащина могут выручить только их показания.
– С недавних пор не у меня к ним счет, а у них ко мне, – не без самодовольства обронил Рублев. – А насчет Петровича вы, безусловно, правы. Я вытрясу из этих гадов все до последнего слова.
– И припомни им смерть нашего товарища, Борис.
– Наташа, милая Наташа, я долго скрывал свое чувство, я прятал его за легкомысленными остротами, за якобы шутливыми признаниями, я говорил совсем о другом, когда дарил тебе цветы и бродил с тобой по улицам, но сейчас у меня нет больше сил скрывать свои чувства – я люблю тебя, милая Натальюшка.
Так говорил Коровин, стоя на коленях в своем номере и нежно держа девушку за руку.
– Встаньте, Григорий Адамович, мне даже неудобно. Что с вами? Вы, наверное, пьяны, – возмущалась Наташа, однако руку не вырывала.
– Да, я пьян, хотя уже неделю у меня во рту ни капли спиртного. Я пьян от любви к тебе, извини за банальность. Моя жизнь без тебя потеряла всякий смысл. Я сижу в своей роскошной квартире и думаю: зачем это мне одному; я захожу в свой магазин и не понимаю, ради чего здесь ежедневно зарабатывают для меня деньги; я вижу роскошные одежды на проходящих по улицам женщинах, и мне кажется, что эти наряды им достались по недоразумению, их должна носить ты. В моем городе миллионы людей, но без тебя я чувствую себя, будто на необитаемом острове. Я потерял сон, аппетит, даже интерес к работе. Все мне скучно, неинтересно, противно. Я умираю без тебя, Наташа!
– Ай, бросьте, Григорий Адамович, в Москве столько красивых девушек, вы только приглядитесь к ним хорошенько.
– Москва полна чудовищ. Некоторые из них носят личину хорошеньких дамочек, но сути это не меняет. Только здесь, только рядом с тобой мне снова хочется жить, лишь сейчас я чувствую себя человеком. И, умоляю, Натали, не надо этого дурацкого отчества, зови меня просто Гришей.
– Ну хорошо ..Гриша, вы плохо знаете наш город. Через неделю вы здесь взвоете от тоски, а через месяц убежите сломя голову. Столичных людей умиляет наша идиллия, когда они любуются ею со стороны, как экзотическим животным, но горе им, если они вздумают остаться здесь навсегда. Очень скоро жизнь становится для них пыткой.
– Счастье мое, разве мы обязаны тут оставаться? Если захочешь, я увезу тебя в Москву, будем ходить по музеям, театрам, в рестораны, а отпуска проводить на райских тропических островах.
– А чем я буду заниматься в Москве, где работать? У меня нет приличной специальности, а устроиться в московскую гостиницу без.., унижений практически невозможно. Поймите, Гриша, мне всего двадцать лет и я не хочу до старости оставаться домохозяйкой. К тому же, если вы меня бросите, я умру с голоду.
– Я тебя брошу?! Любимая, да как ты могла такое подумать! Я буду верен тебе всегда, я буду любить тебя до последнего вздоха и сделаю все, что в моих силах, ради твоего счастья!..
Свиданию Григория Адамовича с Наташей предшествовала другая встреча Коровина, которая и подтолкнула его к окончательному решению. У Григория Адамовича состоялся пренеприятнейший разговор с Волыной. Авторитет понимал, что свою часть работы Коровин выполнил хорошо и в провале рубиновой затеи виноваты исполнители, подобранные им же, Волыной. Однако он не хотел признавать это. Он недобро зыркнул на бизнесмена и швырнул тому пачку долларов:
– На, возьми свои тридцать тысяч и убирайся.
– Как же так, я ведь людям заплатил больше, а еще расходы на технику, взятки, – запричитал Коровин.
– Меня это не колышет. Мы ведь договорились: сорок процентов моих, шестьдесят твоих, но ты платишь братве, работягам и берешь на себя остальные расходы. Было такое?
– Было, – жалко пролепетал Григорий Адамович.
– Ну вот, было, чего ж теперь княваешь? Скажу честно, недооценил я твоей затеи. Мужики только раскочегарились, а уже нарыли целую кучу рубинов. Представляешь, если бы они хотя бы годик спокойно в земле поковырялись? Мы бы миллионов десять могли спокойно поиметь. Ради такой кучи баксов стоило попотеть, – неожиданно разоткровенничался авторитет.
Он встал из-за стола, нервно шагнул к Коровину и продолжил уже совсем другим, злым тоном:
– Но кое-кто едва не ухватил самый жирный кусок, наш с тобой кусок. Я имею в виду паршивого инженеришку, которого ты сам поставил командовать работягами. Слыхал про него?
– Так это действительно был Райхлин, – прошептал Григорий Адамович.
В последнее время он с большим интересом смотрел криминальные программы, хотя раньше делал это лишь время от времени. Появившееся ощущение причастности к уголовному миру заставило его жадно впитывать все уголовные новости. Увидев на экране мельком показанный рубин, Коровин почему-то сразу подумал о Междуреченском руднике. В самом деле, если бы кто-то умудрился вывезти контрабандой из Юго-Восточной Азии такое чудо, он бы переправил его на Запад, где бы продал за хорошие деньги. А в России нет других залежей рубинов.