Наука не в силах объяснить эти ощущения. То воздействие, которое оказывала на нее Мириам, невозможно было объяснить сухим языком науки, невозможно было измерить. Как измерить разницу между духом закрепощенным и духом свободным?
Внезапно ее охватило возбуждение. Впереди, через два дома от нее, из кофейни вышла одинокая фигура. Сара ускорила шаг, стуча каблуками по тротуару. Все движения ее обрели какую-то удивительную отточенность.
Фигура, шедшая по улице, казалась такой хрупкой. Она представила, как достает из улья соты с медом и пробует их горячую, таинственную сладость...
Ей хотелось ударить этого человека? Нет, дело обстояло гораздо хуже. Она представила себе, как голова его перекатывается, словно арбуз, под колесами проезжающего автобуса, увидела хлещущую из его шеи кровь.
Она замедлила бег.
Это были не ее мысли, у нее просто не могло их быть.
Мужчина, остановившись на углу, прикурил сигарету. Когда он наклонил голову, Сара увидела его белую шею в свете зажженной спички, увидела его профиль.
Мужчина выпрямился и посмотрел в ее сторону, заметив, очевидно, что она замедлила шаг. Когда он взглянул на нее, на его осунувшемся лице отразилось легкое удивление, затем он отвернулся и пошел дальше.
Его удивление почему-то привело Сару в ярость. Она зашагала было за ним, но остановилась. Из пронесшейся мимо машины донеслись звуки радио. Двое детей вышли из вестибюля многоквартирного дома и растворились в ночи.
Злиться на пожилого человека не было никакого смысла.
Мириам. Она бы ее поняла, она наверняка знала. С этой мыслью к Саре вернулось все ее ликующее настроение, и она снова побежала. Чудесно было ощущать себя такой свободной и никого не бояться.
Она поймала себя на том, что движется к парку Карла Шурпа. Что заставило ее зайти так далеко на восток, она не могла сказать. Опускался туман, клубясь в свете фонарей, как дым, и дорожки парка при этом поблескивали так же, как прошлой ночью. Сара перешла на шаг.
Но маленький парк потерял всю свою таинственность, перестал наводить страх. К столбу ворот пристала обертка, с дерева уныло свисала петля бечевки от воздушного змея. Где-то вдалеке слышалось бормотание Ист-Ривер, и на федеральной автостраде шуршали шины.
Это был реальный мир, мир Сары. Подойдя к воротам, в которые она входила прошлой ночью, она увидела ведущую во тьму дорожку. Что увидит она там, если войдет?
Пустые скамейки и тишину. И ничего больше.
Прошлая ночь – это лишь кошмарный сон. Она пошла, уже немного медленнее, к дому Мириам. У нее осталось только одно желание – узнать, что делать ей со своим безумным голодом. Она не могла думать ни о чем, кроме еды.
После Ист-Энд-авеню она повернула на запад, к Йорк-авеню, и на пути ей встретился утомленный ресторанный завсегдатай. Она отчетливо ощутила запах пищи и с отвращением поморщилась.
Как можно есть такие отбросы! Ее мысли задержались на одном воспоминании – о персиках, которые они собирали с дерева, росшего на заднем дворе, еще в Саванне, – персиках, сочных, желто-красных... Ей хотелось, чтобы у нее сейчас был такой персик.
– Пожалуйста, Мириам, – тихо произнесла она вслух, – помоги мне.
К тому времени, когда впереди наконец появился дом Мириам, девушка была уже просто вне себя. Как Сара ни старалась, она не могла понять, что ей нужно. Как будто сама жизнь была той пищей, которая ей требовалась. Но что такое творилось в ее организме, что могло бы объяснить подобное стремление?
Сара позвонила. Почти в то же мгновение щелкнул замок, и дверь распахнулась. В темноте коридора стояла Мириам. Вытянув руки вперед, Сара прижалась к ней со вздохом облегчения. Мириам, беззвучно закрыв дверь, обняла Сару. Мириам умела быть такой нежной.
Немного успокоившись, Сара начала бормотать, выражая благодарность, объясняя, что поняла теперь ценность дара Мириам и что именно долголетия она и стремилась так упорно достичь в своей лаборатории.
– Это еще не все.
Да, правда. Несмотря на ее облегчение и радость, эта ужасная, безудержная потребность не проходила – и вместе с ней росло отвращение к нормальной еде. До сих пор она не задумывалась над тем, что ест Мириам. Ее замешательство объяснялось, вероятно, тем, что у нее отсутствовало инстинктивное стремление к тому, что ела Мириам, и что должно было теперь стать и ее собственной пищей.
– Идем, – Мириам взяла ее под руку и повела наверх. Лестница и холл были ярко освещены. Мириам открыла дверь в темную комнату.
– Это моя спальня, – сказала она. – Ты была здесь вчера.
Мириам ввела Сару туда и закрыла дверь. Саре потребовалось несколько секунд, чтобы освоиться в темноте. Мириам положила ладони ей на плечи и усадила ее.
– Жди. Я собираюсь утолить твой голод. Приготовься, Сара. Это будет совершенно неожиданно.
Сара повиновалась спокойной уверенности этого голоса. «Она рада меня видеть», – пришла ей по-детски восторженная мысль. Раздался высокий пронзительный звук, подобный визгу умирающего кролика.
– Открой рот! – тон Мириам был теперь резким и требовательным.
Горячий поток заструился по ее горлу, горячий, пульсирующий, – в то время как пронзительный визг становился все тише и тише, растворяясь в темноте комнаты. На одно ужасное мгновение Саре показалось, что это поток мочи – он был таким горячим и солоноватым, – но то воздействие, которое он на нее оказал, почти сразу же развеяло все ее сомнения.
Они с Томом как-то приняли немного кокаину. Он мгновенно поднимал человека до таких высот, которые раньше казались верхом удовольствия. Но этоне шло ни в какое сравнение.
Сара дернула ногой, откинула голову, потеряв теплую струю, затем рванулась вперед – ей хотелось еще и еще. Что-то мягкое и сочное оказалось у нее во рту. «Соси!» Она повиновалась – испытав еще большее наслаждение. В голове ее с каждым новым глотком взрывались звезды, ангелы пели вокруг – сладостно и благозвучно.
И вдруг пульсирующий источник исчез. Сара рванулась вперед, всхлипывая, стараясь снова его найти; тело ее и душа просто изнемогали от наслаждения. Она ощущала в голове прохладную чистоту весеннего дождя, сердце готово было выпрыгнуть из груди, исполненное неописуемого блаженства.
– Добро пожаловать в королевство! – сказала Мириам. Она включила свет.
Сара вскрикнула. Этот звук колокольным звоном отдался в ее собственных ушах, но то был вопль не страха, а восторга, восторга дикого и неописуемого. Мириам ничем не походила на человеческое существо, но она была прекрасней.
– Я предпочла убрать весь грим. Это была Богиня Афина, Изида – Сара не могла подобрать слова, имени-Глаза – не бледно-серые, а сияющие, золотые, пронизывающе яркие.
Кожа – белая и гладкая, как мрамор. Бровей не было, но лицо ее дышало таким благородством, таким умиротворением, что один только вид его вызвал у Сары желание выплакать из себя ничтожные страсти своей собственной – человеческой – расы и разделаться с ними навеки.