— Коннити-ва, Набуки-сан! — весело прокричал незнакомец и еще раз щелкнул фотоаппаратом.
Господин Набуки опустил ладонь и сквозь плавающие перед глазами цветные пятна посмотрел на фотографа. Тот широко и радостно улыбался прямо ему в лицо. Улыбка у него была открытая, белозубая и очень располагающая, но господину Набуки от этой улыбки вдруг стало не по себе. Он сердито поджал губы, обогнул фотографа и, заранее протягивая для пожатия чопорно сложенную руку, двинулся навстречу представителям местной администрации.
— Коннити-ва! — крикнул ему вслед веселый фотограф.
Господину Набуки очень хотелось обернуться и еще раз хорошенько его рассмотреть, но он сдержался, хотя это стоило ему больших усилий.
* * *
Иларион Забродов надел на объектив старенького «Никона» пластмассовый колпачок и застегнул потертый кожаный футляр. На губах у него все еще блуждала тень задумчивой улыбки, но глаза, которыми он смотрел в спину удалявшемуся японцу, были внимательными и холодными.
Забродов неплохо разбирался в людях и с первого взгляда понял, что перед ним — очень достойный противник. Сухое коричневое лицо с аккуратной щеточкой седых усов, благородная седина на голове, осанка и, главное, взгляд — все это заставляло забыть о дурацкой красной ветровке и белых кедах, которые делали господина Набуки неотличимым от толпы туристов, хлынувших с борта прогулочного теплохода, чтобы осмотреться на местности, которая, как им казалось, должна была снова сделаться частью их родины. Но всякому, у кого были глаза и желание обдумать увиденное, сразу же становилось ясно, что господин Набуки и туризм — понятия несовместимые. У таких людей, как господин Набуки, просто не бывает времени на пассивные развлечения наподобие туристических поездок или просмотра телевизионных сериалов.
Иларион рассеянно нашарил в нагрудном кармане пачку, двумя пальцами выудил из нее сигарету и закурил, прищуренными глазами наблюдая за церемонией торжественной встречи. Судя по тому, что никаких особенных речей и вообще излишнего ажиотажа вокруг приезда богатого и влиятельного японца не наблюдалось, можно было сделать вывод, что господин Набуки наезжал сюда частенько.
Представитель местной администрации с заученной сердечностью потряс руку гостя, улыбаясь так, как умеют улыбаться только политики нижнего звена. Директор школы смотрел на японца так, что казалось: будь у него хвост, он вилял бы им без остановки. Начальник милиции, худой и сутулый майор, скалил желтые лошадиные зубы и смотрел японцу прямо в рот, хотя тот пока не говорил ничего заслуживающего внимания. Жиденькая толпа под выцветшим транспарантом полюбовалась привычным зрелищем минуты две, от силы три, и начала потихонечку рассасываться.
Наконец высокий гость в сопровождении местных тузов направился к стоявшей неподалеку машине. Собственно, машин было две — видавшая виды «тойота» представительного черного цвета и милицейская «Волга» с мигалками на крыше. Пока господин Набуки и его пожилой спутник в точно такой же, как у него, красной ветровке усаживались на заднее сиденье «тойоты», начальник милиции подошел к машине сопровождения и, наклонившись к открытому окошку, что-то сказал. Из «Волги» поспешно выбрался старший лейтенант и, на ходу нахлобучивая парадную фуражку с орлом, неторопливо, с солидной уверенностью направился прямиком к Илариону.
Представитель администрации уселся на «хозяйское» место рядом с водителем «тойоты», майор погрузился в «Волгу», и короткая кавалькада тронулась, обдав клубами белой пыли директора школы, которого по какой-то причине начальство не сочло нужным пригласить с собой. Иларион усмехнулся, краем глаза наблюдая за приближением старшего лейтенанта.
По мере того как расстояние между ними сокращалось, лицо милиционера под надвинутым козырьком фуражки принимало все более строгое и официальное выражение, пока не стало напоминать бронзовую физиономию памятника героям революции. Правда, это сходство было весьма отдаленным: у героев революции — точнее, у их памятников — никогда не было таких глупых физиономий.
Когда милиционера отделяло от Забродова каких-нибудь пять-шесть метров, в голову последнему пришла отличная идея. Он быстро расстегнул чехол, снял колпачок с объектива и, направив камеру на старшего лейтенанта, дважды щелкнул затвором. У него не было никакой уверенности в том, что кадры получатся, да это ему и не требовалось: психологический эффект был важнее.
Эффект превзошел все ожидания. Старший лейтенант шарахнулся, словно в него дважды выпалили из полевой гаубицы, и сделал запоздалую попытку спрятаться за собственной растопыренной ладонью. Когда он понял, что опоздал с мерами самозащиты, его физиономия позеленела от злости, и он, раздувая ноздри, бросился к Илариону.
— Вашу камеру, пожалуйста, — сказал он, делая безуспешную попытку казаться вежливым. Это ему не удалось: слова были правильные, но вот голос дрожал и срывался от с трудом подавляемого праведного гнева.
— Пожалуйста, — Сказал Иларион, улыбаясь ему в лицо самой оскорбительной из своих улыбок. — Только сначала объясните, на каком основании. Если это обыск, у вас должен быть ордер. А если ограбление, вам придется достать свой пистолет и попробовать отнять камеру силой. Но имейте в виду, что тогда я вас просто искалечу — в целях самозащиты, разумеется.
Как и ожидал Иларион, сочетание насмешки с угрозой не охладило пыл старшего лейтенанта, а, наоборот, подхлестнуло его. Его необходимо было как следует завести, чтобы потом, когда придет время, он побольнее треснулся своим каменным лбом о несокрушимый монолит простенькой истины: милицейские погоны не всегда служат символом вседозволенности.
— Ты мне еще поговори! — взревел старший лейтенант. Иларион поморщился: этот тип был еще глупее, чем ему показалось вначале. — Давно на нарах не ночевал? Если ты такой умный, я тебе быстро срок организую! Камеру сюда, быстро!
— Основание, — с улыбкой повторил Иларион, длинной струей выпуская в его сторону сигаретный дым.
— Какое еще, на хрен, основание! Я работник милиции и имею право производить досмотр личных вещей подозрительных граждан.
— Правильно, — сказал Иларион. — А я российский гражданин и имею право отказаться от досмотра своих личных вещей, тем более что я себе подозрительным не кажусь. А вот ты кажешься. Дай тебе в руки камеру, а ты с ней либо убежишь, либо испортишь что-нибудь. Кто потом чинить будет?
— Гражданин, е-н-ть, — презрительно передразнил его мент. — Сейчас вот вызову наряд, тогда посмотрим, какой ты гражданин!
— Нормальный гражданин, — заверил его Иларион. — С документами, пропиской и, главное, хорошей физической подготовкой. Пока твой наряд сюда из Южно-Курильска доберется, я тобой трижды подотрусь, и поминай как звали.
— Мудак ты, а не гражданин, — внезапно успокаиваясь, сказал старлей. — Поминай как звали… И куда ж ты денешься, если не секрет? Вплавь уйдешь, недотыкомка? Предъявите документы! — закончил он официальным тоном.
Иларион ничего не имел против. Момент истины настал, и нужно было ковать железо, пока горячо. Он полез в карман и протянул старшему лейтенанту свой паспорт и журналистское удостоверение. Тот хищно цапнул документы, невнимательно перелистал паспорт и заглянул в удостоверение.