– И вы, разумеется, не знали, что это за деньги, – с непонятной интонацией сказал следователь.
– Разумеется, – с достоинством ответила Вера Степановна. – Он сказал, что получил наследство.
Старший оперуполномоченный отдела по борьбе с экономической преступностью капитан Гусев вздохнул и поморщился. Опять дело о коррупции… Бросить все к чертовой матери, подумал он, и уехать к тетке в деревню, пусть сами разбираются. Уроды… Ну что им неймется? Нет, пора на пенсию, пока до самого не добрались…
Лопатина он знал – не то, чтобы близко, но встречаться пару раз приходилось – и считал его человеком недалеким, но честным. Неподкупность Лопатина, насколько понимал капитан, происходила оттого, что его до сих пор никто не пытался купить. Подперев голову ладонью, он с ненавистью смотрел на мадам Лопатину, которая, махнув на все рукой, увлеченно топила мужа. Дура, брезгливо думал Гусев. Неужели трудно было придумать что-нибудь? Наследство там получила или кольца фамильные продала… Ну купилась на фальшивку, ну принесли тебя черти в банк, который тебе с этой макулатурой обходить надо было, – так с кем не бывает? Что ж ты, дура, мужу могилу роешь? Привлечь тебя, что ли, за соучастие?
Замять бы все это, с тоской подумал Гусев. И следак был бы по гроб жизни обязан, и вообще… Не получится, решил он. Начальство землю роет, и негоже привлекать к себе начальственное внимание. Лопатин сам виноват.
Брать надо понемногу и очень, очень осторожно… А это что же? Сто тысяч, и на всех – один и тот же номер. Неужели не знал, что жена – дура? Надо было хотя бы спрятать этот мусор как следует…
Он вздрогнул и стал прислушиваться, но через полминуты снова расслабился. Боже, ну что за бред! Какой-то взломщик в перчатках и, что характерно, в галстуке…
Умнее ничего не придумала, корова бестолковая… И главное, в воскресенье! У-у, бестолочь!
– Вот что. Вера Степановна, – устало сказал он. – Вот вам бумага и ручка. Вы все это здесь подробненько мне опишите, как вам это представляется… Только пишите не торопясь, обдуманно… Это ведь, знаете ли, как у американцев: все, что вы напишете, может быть использовано против вас.
– Чего? – переспросила мадам Лопатина, которую сбили с мысли.
– Есть такая штука, – сказал Гусев, не испытывавший никакого желания помогать этой завравшейся толстухе. – Что-то вроде перечня прав арестованного, который ему обязаны зачитывать при аресте. Вы пишите, пишите, не буду вам мешать. Только подробно пишите.
– Как – подробно? – возмутилась Вера Степановна. – Я уже все рассказала. Мне домой пора, у меня ребенок некормленый сидит. А вы мне тут про Миранду какую-то…
Гусев закурил, прикрыл глаза и так, с закрытыми глазами и с сигаретой, зажатой в уголке тонкогубого рта, сказал:
– Домой… Домой пойти никак не получится. Так что принимайтесь-ка за дело.
Он встал и вышел в коридор, чтобы не слышать доносившихся из кабинета воплей. Поманив к себе пробегавшего мимо сержанта, он сказал ему:
– Ты посиди там.., мне отлучиться надо на полчасика…
Сержант вопросительно взглянул на дверь и перевел взгляд на Гусева.
– Не обращай внимания, – сказал тот. – Это у меня одна мадам с липовыми баксами засыпалась. Пусть покричит, если хочется. Она там должна показания свои написать, так ты проследи, пожалуйста.
– Ага, – сказал сержант, вынимая из петли на поясе резиновую дубинку.
Он вошел в кабинет, и доносившиеся оттуда возмущенные вопли стихли раньше, чем за ним закрылась дверь.
– Тонкая наука – психология, – сообщил капитан Гусев пустому коридору и побрел в соседний кабинет, чтобы закончить партию в шахматы с лейтенантом Киреевым.
Утром Гусев отправился в прокуратуру и встретился с Лопатиным. Следователь Лопатин выглядел не ахти, что, учитывая сложившуюся ситуацию, Гусева ничуть не удивило.
– Здорово, Андреич, – сказал ему Гусев. – Дело у меня к тебе.., как бы это выразиться.., деликатное, в общем.
– Выкладывай, – закуривая, сказал Лопатин.
В кабинете с самого утра слоями висел табачный дым, и Гусев между делом подумал, что все эти самоограничения и разговоры о том, что бросать курить надо постепенно, просто дерьмо собачье. Или ты куришь, или бросаешь, третьего не дано. Да и то… Взять, к примеру, Лопатина – бросал, бросал, а чуть зацепило – и задымил как паровоз…
Гусев еще не знал, что зацепило Лопатина вовсе не чуть-чуть.
– Это ты, что ли, мою мадам повязал? – спросил Лопатин, нервно жуя фильтр сигареты: новая привычка, появившаяся у него за последние сутки. Гусев отвел глаза и стал старательно смотреть в угол: эта новая привычка казалась ему отвратительной.
– Считай, что я, – с неохотой ответил он.
– Так, – сказал Лопатин. – И с чем же?
– А то ты не знаешь! – произнес Гусев.
– Ума не приложу, что эта курица могла сотворить, – сказал Лопатин. Глаза его при этом нехорошо бегали, ни на секунду не задерживаясь на месте, и Гусев ему не поверил.
– Андреич, – проникновенно сказал он, – брось.
Дело и без того – сплошное говно. Давай не будем усугублять.
– Ты эти ментовские штучки брось, – каким-то не своим, скрипучим, будто несмазанным, голосом сказал Лопатин. – Если есть что сказать, говори, а нету – не обессудь. У меня работы выше головы.
Гусев скривился.
– Ну что ты, ей-богу, как маленький, – с обидой протянул он. – Впрочем, как знаешь. Твою, как ты выразился, мадам взяли вчера в банке при попытке положить на именной счет сто тысяч долларов США. Липовых долларов. Чувствуешь, чем дело пахнет?
Константин Андреевич содрогнулся. Сам того не зная, Гусев нанес удар сразу с двух сторон. Впрочем, Лопатин быстро собрался в тугой комок и напустил на лицо совершенно каменное выражение. Раскисать и предаваться отчаянию было некогда.
– Бред какой-то, – сказал он. – Вы там ничего не перепутали? Откуда у моей Степановны сто штук, да еще липовых? Сама она их, что ли, нарисовала?
– Нет, – тоже закуривая, отозвался Гусев, – не сама, конечно. Говорит, у тебя взяла. Наконец-то, говорит, мой пентюх на лапу взял, да и то фальшивыми…
– Совсем свихнулась, – очень правдоподобно имитируя раздражение, проворчал Лопатин. – Она у вас где, в КПЗ?
– Да, – сказал Гусев. – Только теперь это по-другому называется.
– Дело не в названии, – дернув плечом, сказал Лопатин. – Ее надо было для начала в трезвяк, чтобы поостыла малость. То-то я смотрю, у тебя физиономия как у станового пристава…
– Это ты к тому, что она врет? – уточнил Гусев.
– А к чему же, по-твоему? Сам подумай: кто это мне ни с того ни с сего сто штук отвалит? Да еще фальшивых…