С одной стороны, Балашихин предлагал хорошо оплачиваемую работу более или менее по специальности, но зато с другой… Тут все дело в специфике профессии, подумал Илларион. Охрана, защита – это все хорошо, но я-то натренирован защищать, не просто подставляя грудь под пули вместо босса, – для этого существуют шкафы с каменными затылками. Моя работа перехватить и обезвредить.., совсем обезвредить. Вся беда в том, решил он, что невозможно сделать доброе дело, не причинив при этом никому зла. Особенно, когда доброе дело заключается в том, чтобы отправить кого-нибудь на тот свет.
Эмоции, подумал Илларион. Это все эмоции, происходящие от недостатка информации. У Балашихина есть информация, но он почему-то не захотел поделиться.
Подозревал, надо думать, что мне она не понравится.
Он неторопливо закончил завтрак, вымыл посуду и отыскал в записной книжке страницу, на которой был записан телефон Балашихина. Только теперь он заметил, что телефон Оли записан здесь же, прямо под балашихинским. Листок, с которого он переписал номер, тоже лежал здесь. Забродов в последний раз скользнул глазами по угловатым, с наклоном влево строчкам и, скомкав листок, положил его в карман, чтобы позже выбросить. Он давно заметил, что мусор имеет тенденцию размножаться, как бактерии, в геометрической прогрессии, и всегда старался пресекать этот процесс в зародыше.
Поддавшись внезапному порыву, он набрал номер Оли, не имея ни малейшего понятия о том, что будет говорить, если та возьмет трубку, и нисколько не волнуясь по этому поводу: он знал, что главное – это вовремя открыть рот, а уж слова найдутся сами собой.
Оля не отвечала. Илларион с философским видом пожал плечами и позвонил Балашихину. Следовало условиться о времени встречи и поговорить обо всем серьезно – подробно и без бутылки. Уже набрав номер, он подумал о том, что Балашихин, должно быть, на работе, но тут трубку сняли, и Балашихин каким-то не своим голосом сказал:
– Слушаю.
Илларион решил, что не туда попал. Голос был вроде бы балашихинский, а вроде бы и не его. Что за черт, подумал он с легким недоумением.
– Простите, – сказал он, – боюсь, я не туда попал…
Мне нужен Николай Викторович.
– Туда, туда ты попал, – проворчала трубка. – Ты что, Забродов, своих не узнаешь?
– Это ты, Балашихин? – удивился Илларион. – Что это у тебя с голосом?
– Ну что, как ты думаешь, может быть у меня с голосом? – недовольно спросил Балашихин.
– Ну да, – сказал Илларион, – конечно. С твоим голосом может быть все, что угодно – от самогона до армянского коньяка…
– Спирт, – сипловато уточнил Балашихин. – Медицинский спирт. Ты чего звонишь?
– Да, брат, – сказал Илларион. – Ну и погулял же ты! Мы же договаривались. Ты что, не помнишь?
– Почему не помню? Помню. Так мы же на понедельник договаривались. Или случилось что?
– Так, – произнес Забродов голосом врача, констатирующего летальный исход. – Очень мило. Скажи, пожалуйста: какой, по-твоему, сегодня день недели?
– Воскре… Погоди, погоди… М-мать! – в сердцах воскликнул Балашихин. – Я же на работу проспал!
– Поздравляю, – сказал Илларион. – Добро пожаловать в армию безработных пенсионеров-спецслужбистов.
– Да ну, глупости какие, – небрежно отозвался Балашихин и закашлялся, словно поперхнувшись. – Это все мелочи жизни. Сейчас я туда позвоню, скажу, что буду после обеда.., а можно и отгул взять. Ты как насчет этого дела?
– Гран мерси, – ответил Забродов, – я воздержусь.
– Ну и хрен с тобой, – буркнул Балашихин. – Но ты ведь приедешь?
– Была у меня такая мысль, – не стал отрицать Илларион.
– Давай, жду, – скомандовал Балашихин. – И, если не трудно, прихвати по дороге пивка…
– Заметано, – сказал Илларион.
– Тундра ты, Забродов, – вздохнул Балашихин. – Надо говорить «замазано». Понял – нет, в натуре?
– I'll be goddamned, – с надрывом пообещал Илларион.
– Чего? – не понял Балашихин. Его недоумение позабавило Иллариона: майор отлично владел английским.
– Бля буду, – перевел Забродов, подумав мимоходом, что такое выпадение памяти вкупе с изменившимся голосом выглядит, по меньшей мере, странно. С другой стороны, узнал же Балашихин его.., нет, вряд ли дома у майора сидит кто-то другой и разговаривает его голосом. Ну вот, огорчился Илларион. Стоило только подумать о том, чтобы вернуться к активной профессиональной жизни, как паранойя уже тут как тут…
– А, – сказал Балашихин, – ясно. Это уже деловой базар. Короче, я жду.
Илларион положил трубку, энергично почесал затылок и пошел одеваться.
– Уф, – сказал Гуня, возвращая микрофон в гнездо и утирая с прыщавого лба обильный трудовой пот. – Кажется, пронесло.
Он с трудом умещался в тесном пространстве микроавтобуса, до отказа набитом аппаратурой. Сидевший в соседнем кресле Званцев задумчиво подергал себя за мочку уха и произнес:
– Может быть, пронесло. А может, и нет. Забродов – парень непростой, имей это в виду.
Гуня развел мосластыми руками, давая понять, что сделал все возможное, а остальное не в его власти. От него так разило застарелым потом и грязными носками, что в салоне было нечем дышать. Званцев повернулся к нему спиной, чтобы не видеть его прыщавой физиономии, взял микрофон и набрал на пульте номер.
– Везите, – сказал он, когда ему ответили, и отключился.
С облегчением покинув провонявший Гуней микроавтобус, Званцев пересел в поджидавший его «Мерседес».
Запустив двигатель, он ненадолго задумался, теребя мочку уха, потом решительно тряхнул головой и тронул машину с места.
…Спустя сорок минут Илларион Забродов загнал «Лендровер» на асфальтированную площадку перед высотным зданием недавней постройки. Быстрым взглядом оценив расстояния между окнами, красный облицовочный кирпич, обилие стеклопакетов, зеленой металлочерепицы и архитектурных излишеств, придававших шестнадцатиэтажной коробке некий готический акцент, Забродов покачал головой и вслух произнес:
– Кучеряво.
Он не стал прикидывать, сколько может стоить квартира в таком доме: и без того было ясно, что много. Что же это за работа такая, подумал он, за которую столько платят?
Площадка была заставлена автомобилями, ни один из которых, насколько мог судить Илларион, не был старше четырех-пяти лет. Если все эти машины принадлежали жильцам, то Иллариону оставалось только пожалеть о том, что он не был домушником.
Запирая дверцу своего «Лендровера», который в таком окружении смотрелся как паровоз на гоночном треке, Илларион заметил отъезжавший со стоянки ярко-красный джип «Мицубиси», автоматически запомнив номер.