– Документики попрошу, – повторил сержант, кладя руку на кобуру, которая висела у него, как у эсэсовца, на животе справа.
Илларион незаметно огляделся. Милицейский УАЗ стоял метрах в пятидесяти. Хорошо, если там никого нет или все смотрят в другую сторону. А если в эту? Они сейчас злые и стреляют, не задумываясь, особенно когда им что-нибудь угрожает… Дать ему? Далеко ты убежишь на одной ноге, да и мальчишка здесь…
– Прошу вас, – совсем уже сухо сказал Лопатин и сунул сержанту прямо в нос какую-то книжечку в развернутом виде. Было темно, но Илларион готов был поклясться, что это не паспорт. «Ба! – подумал он. – Со мной же следователь прокуратуры!»
– Виноват, – кислым голосом сказал сержант, посветив фонариком сначала в удостоверение, а потом в лицо Лопатину. – Ваши документы, – повернулся он к Иллариону.
– Сержант, – неприятным скрипучим голосом вмешался Лопатин, – у вас что, нет других дел? Вы мешаете преследованию опасного преступника, это вам ясно?
Очень мешаете.
Сержант снова посветил на него, а потом опять перевел луч фонаря на Забродова. За это время в руке у Иллариона словно по волшебству возникла «беретта», яснее всяких слов говорившая о том, что сержант ОЧЕНЬ мешает преследованию опасного преступника. Правда, пистолет смотрел стволом в землю, а Забродов вообще с живейшим интересом разглядывал горевший в отдалении фонарь, но сержант и так все понял.
– Так бы сразу и сказали, что федералы, – пробормотал он, выключая фонарик и отступая. – Помощь требуется?
– Требуется, – сказал Илларион. – Уйди ты, Христа ради, с дороги. Иди, на пожар поглазей – вдруг драка случится или у кого шлепанцы домашние попятят…
Они доковыляли до джипа.
– Лопатин, – тяжело опираясь на переднее крыло, сказал Илларион, – вы машину водить умеете?
– Умел когда-то, – ответил Лопатин. – Вот только прав у меня с собой нет – валяются где-то за ненадобностью…
– Это ерунда, – сказал Илларион. – Все равно хозяин этой машины тоже где-то валяется.
Лопатин вздрогнул, посмотрел на него долгим взглядом, но промолчал и так, молча, полез за руль.
– Садись, Константинович, – сказал Илларион Лопатину-младшему. – На джипе, небось, не катался ни разу?
– Катался, – ответил Юрий.
– Когда это ты успел? – спросил из кабины Лопатин.
– А когда меня тот, с железными зубами, к себе домой вез, – ответил мальчишка. – Хорошо, что вы его убили, – добавил он, обращаясь к Иллариону.
– Я его не убивал, – сказал Илларион. – Он просто.., неудачно упал. Правда.
– С железными зубами? – переспросил Лопатин. – Доигрался, сволочь… Интересно, сколько еще народу неудачно упадет сегодня ночью?
– Тайна сия велика, – ответил Илларион, с кряхтеньем забираясь на заднее сиденье. – Константинович, давай-ка, брат, садись спереди, а я тут пока полежу…
– Куда поедем? – спросил Лопатин.
– Ребенку пора спать, – напомнил Илларион. – А я есть хочу…
– Замазано, – сказал Лопатин.
– I'll be goddamned, – добавил Забродов. – Поехали.
Когда машина тронулась, он залез в нагрудный карман куртки и на ощупь обследовал лежавший там предмет, чтобы убедиться в его сохранности.
* * *
Андрей Игоревич Званцев на радостях принял на грудь гораздо больше своей обычной дозы, и, если бы не исключительная крепость его организма, дело могло бы закончиться весьма печально – вытрезвителем, реанимацией, а то и, чего доброго, моргом. Но организм его, как уже было сказано, в исключительных случаях мог перенести и не такое, а сегодня как раз был совершенно исключительный случай, так что вместо того, чтобы упасть лицом в асфальт прямо у порога ночного ресторана, в котором он праздновал свою великую победу, Званцев всего-навсего отказался от мысли вести машину самостоятельно и поехал домой на такси, что лишний раз доказывало его здравомыслие.
То же здравомыслие, которое ему не удалось утопить в алкоголе, нашептало Андрею Игоревичу, что брать с собой троих разбитных девок, которые неизвестно когда и как подсели за его столик, вряд ли стоило: по правде говоря, сейчас он вряд ли был способен справиться хотя бы с одной, не говоря уже о целых трех. Быть обворованным он не боялся: то, что девки могли бы пронести мимо охранника в вестибюле, было сущей мелочью, да и вычислил бы он их буквально на следующий же день, но к чему все эти ненужные хлопоты? Он завершил трудное дело, он поставил наконец точку в своей затянувшейся вендетте и теперь имел полное законное право хотя бы некоторое время не напрягаться тем, что ему было ни к чему.
Жизнь человека, у которого водятся кое-какие деньжата, скучна и утомительна. От него все время чего-то ждут – все и, что характерно, везде. Повсюду, так сказать. И ждут не чего-то этакого – он повертел в воздухе растопыренными пальцами, – а именно денег. И постоянно стараются поставить его в ситуацию, в которой он вынужден платить. Нет, денег не жалко, это даже бывает приятно – платить. Но, черт возьми, почему человек должен платить за то, что ему совсем не нужно? Потому, что от него этого ждут? Да пошли они все подальше!
Ждали сто лет, и еще подождут! Так или нет?
– Гм, – сказал таксист, и Званцев с некоторым недоумением обнаружил, что все это время, оказывается, делился плодами своих размышлений с таксистом.
– Нет, – сказал он, – это я не к тому, чтобы за проезд не платить, а вообще…
– Я так и понял, – сказал таксист, стараясь дышать через раз: в салоне было не продохнуть от перегара.
– А кстати, – оживился Званцев, – куда это мы едем? Направляемся куда?
– Домой, – просветил его таксист. – На Сивцев Вражек.
– Какой еще овражек? – удивился Званцев. – Учти, шеф, живым я не дамся. Взяли моду – пассажиров насиловать…
Таксист тактично промолчал, решив не вступать в дискуссию по половому вопросу. Вроде на голубого не похож, подумал он, косясь в зеркало заднего вида на своего пассажира. Ну а начнет приставать, пусть пеняет на себя. На что, спрашивается, шоферу монтировка? Шины монтировать? Ну-ну…
– Сивцев Вражек, Сивцев Вражек, – бормотал между тем Званцев. – Знакомое что-то… А! Так я же там живу. Слушай, ты откуда мой адрес знаешь?
– В Мосгорсправке узнал, – ответил таксист. – Это у нас такой новый метод работы – не у пассажира адрес спрашивать, а в справочной.
– О! – сказал Званцев с глубоким удовлетворением. – Додумались наконец-то. А то возят по каким-то овражкам… Научная организация труда! Чем мы хуже Америки? Имели мы эту Америку во все места.., в овражке.
Таксист от души пожалел, что его магнитофон не работает на запись – пленка могла бы получиться исключительная. Такого клоуна он не возил уже давно. Впрочем, расслабляться было рановато: таксист был пожилой и повадки пьяных пассажиров знал назубок. Он не был знаком с высказыванием кого-то из древних, утверждавшего, что алкогольное опьянение имеет три стадии: обезьяна, лев и свинья, но давным-давно убедился в этом на собственном горьком опыте. Сейчас позади него кривлялась и паясничала обезьяна, но любое неосторожное слово могло мгновенно превратить ее в разъяренного зверя. Оставалось лишь надеяться, что упоминание о плате за проезд не станет этим самым неосторожным словом: клиент выглядел не по годам крепким и мог, пожалуй, создать серьезные проблемы.