– Работать? – с сомнением переспросил Забродов, снова принимаясь вертеть в пальцах пустую рюмку. – Работать… Слушай, а ты, часом, не пьян? Что-то быстро ты на мировую согласился. На тебя непохоже.
– На тебя тоже, – сказал Званцев. Он вдруг понял, что и в самом деле не слишком трезв. Конечно, по сравнению с тем, что было полчаса назад, он сейчас был в полном порядке, но если подойти к этому вопросу объективно… – Знаешь, – сказал он, – а ведь это же смешно.
Был бы здесь кто-то третий – помер бы со смеху… Сидят два бывших спецназовца, которые всю жизнь мечтали порвать друг другу глотки, и откровенничают, как старые девы за бутылкой кагора.
– Да что тут смешного? – пожал плечами Забродов. – В конце концов, мы же цивилизованные люди.
Можно же договориться…
– Ты не это ли имел в виду, когда говорил о деле, которое тебе надо закончить? – спросил Званцев.
– А хоть бы и это… Так что ты там говорил про работу? Учти, подслушивать и подглядывать я не намерен: не приучен, с души воротит, да и не моя это специальность.
– Не дрейфь, Ac, – благодушно сказал Званцев. Он чувствовал, что последняя рюмка коньяку была лишней: его снова повело, и он торопился закончить разговор, пока его не развезло окончательно. – Подберем тебе работу по специальности. Это же грех – использовать такого специалиста не по назначению. Если честно, тебе равных нет… У Егорыча большие планы, так что работа найдется.
– У какого Егорыча? – спросил Забродов. – Это у Агапова, что ли? Зачем ему такой, как я? Он же политик и денежный мешок, а не военный.
– Каждый политик – немножко военный, – возразил Званцев. – Иначе зачем государству армия? Всякое бывает, знаешь ли…
– Ага, – задумчиво произнес Забродов. – Понятно.
Кстати, скажи, за что ты его так не любишь?
– Кого? – не понял Званцев.
– Да Агапова своего. Ты извини, совсем забыл тебе сказать… Я у тебя здесь немного пошарил – револьвер свой искал, знаешь ли… Между прочим, кто это научил тебя хранить оружие в смывном бачке? Полиэтилен – это, конечно, хорошо, но все-таки… Револьвер-то хороший, жалко.
– Ну ты сука, – удивился Званцев.
– Ага, – согласился Забродов, – есть немножко.
Но я же извинился! Собственно, дело не в этом. Я, сам понимаешь, даже представить себе не мог, что ты можешь оружие в унитаз спрятать, поэтому нашел твой сейф.., ну тот, который в спальне. Замок там, кстати, никуда не годится, сломался к чертовой матери… А в сейфе – документы, фотографии, кассеты какие-то… Между прочим, говорят, что на компьютерных дискетах информацию хранить удобнее. Дискеты там тоже были, да я в компьютерах разбираюсь примерно так же, как в вязании. В общем, я почитал кое-что…
– Ты… – задохнулся Званцев. – Ты, сволочь…
– Ну, – спокойно возразил Забродов. Он вдруг, словно по волшебству, перестал казаться жалким и сломленным: это был прежний Ас, немного постаревший, но все такой же спокойный и уверенный в себе и в своих идиотских принципах, вычитанных из всеми забытых книг, и даже улыбка у него была прежняя: холодновато-печальная, ироничная. – Даже и не думай, – добавил он, заметив, что рука Званцева скользнула к карману куртки.
– Чертов идиот, – сказал Званцев. – А я тебе чуть было не поверил.
– Зря, – сказал Забродов. – Не расстраивайся. Мы теперь долго не увидимся. Не знаю только, смогу ли я себя заставить носить тебе передачи. А Олю ты пришил сгоряча.., да и вряд ли она стала бы бегать к тебе в тюрьму, не из таковских была девушка. Ее досье я тоже прочел – с большим, между прочим, интересом.
– Сука, – сказал Званцев. – Чего тебе надо? Денег?
Забродов молча улыбался.
– Что ты скалишься, болван?! – выкрикнул Званцев. – В тюрьму меня решил упрятать? Да ни хера у тебя не выйдет, не так это делается! Что ты докажешь? Документы и пистолет ты мне подбросил, а про все остальное я знать ничего не знаю.
– Логично, – согласился Забродов. – Ты все сказал?
– Да что с тобой разговаривать, – махнул рукой Званцев. – Ты же недоумок, более того – мертвый недоумок. Иди, пиши завещание, дай мне выспаться.
– Теперь все? – настойчиво переспросил Забродов.
– Все, все.., идиот.
– Тогда я, с твоего позволения, сменю кассету, – сказал Илларион.
Он полез в нагрудный карман куртки и вынул оттуда миниатюрный диктофон.
– Примитивно, конечно, – извлекая из диктофона кассету, ответил он на ошарашенный взгляд Званцева, – но, как видишь, весьма действенно. Хорошо, что ты уже закончил. Надоело, понимаешь: целый день мотаюсь по городу с этой штукой, кассеты по углам меняю.., неудобно.
Хотя, с другой стороны… Ты ведь меня оглушил, слышу я сейчас плоховато, а эта штучка все слышит – и слышит, и пишет…
Не говоря ни слова, Званцев, словно подброшенный мощной пружиной, вылетел из кресла и прыгнул на Забродова прямо через стеклянный столик. Столик опрокинулся, с хрустом раскололась стеклянная крышка, пустая коньячная бутылка покатилась по пушистому ковру, а в следующее мгновение опрокинулось кресло вместе с сидевшим в нем Илларионом. Забродов успел выставить вперед здоровую ногу, принял на нее вес навалившегося сверху противника и тут же резко выпрямил ее, перебрасывая Званцева через себя. Диктофон отлетел в одну сторону, кассета в другую, а Званцев, описав в воздухе эффектную дугу, рухнул на пол, но успел сгруппироваться и мягко приземлился на бок, немедленно вскочив. Он тут же потянул из кармана куртки пистолет, но Забродов тоже уже был на ногах и ударил именно ногой – широко и мощно, как футболист, бьющий по воротам, – и кисть Званцева взорвалась болью, а наполовину вытащенный из кармана пистолет, крутясь, как бумеранг, перелетел через всю комнату и исчез в спальне, где что-то обрушилось с продолжительным стеклянным грохотом, – похоже, это было зеркало.
– Вот и славно, – сказал Илларион. – Теперь можно закончить то, что я когда-то не успел.
Званцев не спешил нападать. Он несколько раз сжал и разжал ушибленную кисть и принял боевую стойку. Илларион в расслабленной позе стоял напротив него в нелепом плаще, одолженном ему Лопатиным, и думал, как поступить со Званцевым. Он очень боялся, что, попав в руки закона, этот скользкий червь снова вывернется, как в прошлый раз, но, с другой стороны, война давно закончилась – по крайней мере, та война, а в мирное время на убийство смотрят косо. И не зря же, в конце концов, он носился с этим диктофоном как с писаной торбой! Последняя мысль настолько позабавила его, что он улыбнулся.
Эта улыбка послужила для Званцева сигналом к атаке. Он забыл обо всем – этот мерзавец опять скалил зубы! – и бросился вперед, перепрыгнув через спинку поваленного кресла. Илларион неловко – подвела поврежденная нога – уклонился от удара и отступил на шаг, все еще не в силах принять окончательное решение Званцев, заметив его нерешительность и превратно ее истолковав, снова пошел в атаку. Илларион опять уклонился, избегая контакта, и тут под ногой у Званцева что-то громко захрустело.