– Присаживайся, присаживайся. Может, выпьешь коньяка? У меня есть очень хороший.
– Армянский? – усмехнулся Савельев.
– Конечно, армянский. Специально для" тебя держу.
– – Ну, если армянский, тогда немного можно. Ты, смотрю, живешь красиво и очень обеспеченно.
– Да что ты! – замахал руками Альберт Прищепов, на котором был дорогой шелковый халат.
– Ходишь, как барин, да и квартира у тебя барская.
– Не барская, а богемная, как у человека искусства, – – поправил Савельева Прищепов.
– Ладно, пусть будет по-твоему, – не снимая плаща, Савельев уселся на диван. – Видишь ли, есть очень серьезный разговор.
– Да-да, я слушаю, – подобострастно сказал Прищепов, вытаскивая из бара бутылку дорогого коньяка, уже откупоренную и початую.
Он плеснул в небольшие хрустальные рюмки, поставил перед Савельевым на столик карельской березы тарелочку с тонко нарезанными лимонами и бутылку с коньяком. Тут же появилась пепельница, очень дорогая, серебряная, с чернью и чеканкой.
– Хорошая вещица, – ткнул пальцем в пепельницу Владимир Владиславович Савельев.
– Да, девятнадцатый век. Работа мастерской Фаберже.
– Фаберже… Фаберже… – глядя на бронзовую люстру из дворянской усадьбы, пробормотал Владимир Владиславович Савельев и только затем пригубил коньяк.
Немного почмокал своими пухлыми губами, смакуя ароматный напиток, откинулся на спинку дивана.
– Да, коньяк у тебя хороший.
– Конечно, только для тебя держал, – Прищепов не садился, расхаживая по мягкому ковру.
– Да сядь, не мельтеши, мешаешь думать.
– Сейчас, сейчас, – ответил Альберт Прищепов и стал поспешно подвигать кресло к столику.
Наконец, он уселся, не зная, куда девать руки, немного испуганный неожиданным визитом Савельева.
Раньше отношения между Савельевым и Прищеповым были совсем не такими. Иногда Альберт Николаевич Прищепов даже позволял себе упрекнуть Савельева в незнании искусства, пошутить над его необразованностью. Но это было в те времена, когда они торговали произведениями русского искусства.
А сейчас Альберт Прищепов всецело зависел от Савельева, и подобное поведение было уже неуместным.
– Дела наши неважные, – опустив тяжелые веки, обронил Савельев.
А затем резко вскинул голову, посмотрел в побледневшее лицо Прищепова.
– Ты что, боишься?
– Расскажи подробнее, – попросил Альберт Николаевич и дрожащими пальцами взял рюмку, – чуть не выплеснув коньяк себе на халат.
– Да не бойся, пока еще ничего страшного не произошло. А могло произойти. Какого хрена ты, придурок, – глядя прямо в глаза Прищепову, отчетливо и резко заговорил Савельев, – продал наркотики этим козлам, этим художникам?
– Я.., понимаешь…
– Я же тебе сказал, ты должен заниматься картинами, скульптурами, иконами, контейнерами – всем тем, что необходимо для переправки партий за рубеж. А ты решил нажиться по мелочевке, подзаработать немного левых денег?
– Понимаешь, Владимир Владиславович, я должен как-то прикармливать художников, хоть как-то… Не могу же я им давать деньги.
– А тебя никто и не просит давать им деньги. Твое дело – покупать их сраные картины, а ты взялся продавать им наркотики.
– Знаешь, я…
– Хватит! – остановил своего партнера Владимир Владиславович Савельев и ударил кулаком по столу Затем щелкнул портсигаром, извлек сигарету, прикурил и глубоко затянулся. – Давай об этом забудем, – вдруг абсолютно другим тоном и совершенно неожиданно для своего собеседника предложил Савельев, – забудем Всего этого не было – Хорошо Конечно! – обрадовался Альберт Прищепов, и его лицо даже порозовело.
– Расскажи мне о Федоре Молчанове. Что это за человек и чего он хочет?
Альберт Прищепов пожал плечами, блеснул шелк халата, узоры начали переливаться.
– Ну как тебе о нем рассказать…
– Расскажи все, что знаешь. Кем представляется?
Откуда взялся? Чем занимается? Чего хочет от тебя?
– Да от меня он, собственно, ничего и не хочет, – уставившись на перстень Савельева быстро заговорил Альберт Николаевич. – Странный мужик и, кажется, богатый.
– А с чего ты взял, что он богатый?
– Мне сказала одна барышня.
– Какая барышня? – Савельев сейчас разговаривал с Прищеповым так, словно вел допрос.
– Тамара Колотова.
– Нашел кому верить! Тем более, она мертва.
– Как, уже мертва?
– А что, надо было подождать? Ты ее еще не трахнул?
– Да ладно тебе, – взмолился Альберт Николаевич Прищепов, – при чем тут это?
– Или ты только мальчиков трахаешь? – Савельев говорил жестко, не отводя взгляда от бегающих глаз собеседника. – Налей-ка мне еще коньяка.
Это прозвучало не как просьба, а как приказ, и Прищепов тут же бросился выполнять его. Рюмка была наполнена, коньяк едва не перелился через край. Несколько капель упало на инкрустированную столешницу, Прищепов торопливо принялся вытирать их носовым платком.
– Да что ты трясешься над этой мебелью, как Кощей Бессмертный над яйцом! Грош ей цена, грош всему этому цена, если наше дело рухнет. Ты что, этого не понимаешь? Рассказывай, что за человек.
– Так вот, Колотова сказала, что у него чемодан денег.
– Откуда этот богач взялся?
– Я не знаю. Говорит, приехал из Питера.
– Чем он там занимался?
– По-моему, дурил банки.
– Как это? – Савельев поднял свою рюмку.
– Вкладывал деньги в банки, затем снимал проценты.
– Ты что, серьезно считаешь, что с этого можно жить?
– Я знаю людей, которые только этим и занимаются. Они, конечно, делятся кое с кем, но в принципе таким способом можно заработать. Все зависит от суммы, которой начинаешь оперировать.
– Слушай, не дури мне голову! – сказал Савельев и, резко поднявшись, прошелся по гостиной от одной стены к другой.
Он дымил сигаретой, пепел падал на роскошный персидский ковер, но Савельев не обращал на это внимания – более того, делал он это специально, желая позлить дорожащего своей обстановкой Прищепова, для которого падающий на ковер пепел был как соль, сыплющаяся на открытую рану.
– А ты знаешь, что он уничтожил двух моих людей?
– Как это? – острый кадык Альберта Прищепова судорожно дернулся, а рот открылся. Его лицо вновь побледнело, и он сделал судорожное движение головой – такое, какое делает человек, когда ему вдруг резко бьют в живот и от удара мгновенно перехватывает дыхание.