Я машинально поправила ошейник, спрятанный под высоким воротом странной одежды. Недолго мне довелось пробыть хозяйкой своей судьбы… И на сей раз ошейник мне придётся носить красным днём так же как и синим. Это входит в условия договора — вместе с конём, незнакомой одеждой, тугим кошельком и другими вещами.
Всем известно, что за рекой Юбен лежат Дикие земли, где нет торных путей, лишь тропы и тропинки — потому что каждый путник выбирает свою собственную дорогу в надежде избежать опасностей. Те немногие, кто благополучно выбрался из Диких земель, рассказывали разное. Но никто при мне не вспоминал места под названием У-Наринна, или Каменный лес.
Старый колдун, которого я встретила в харчевне постоялого двора, отправил меня в далёкое путешествие. Далёкое, но недолгое, потому что я должна быть в Каменному лесу не позднее, чем через двенадцать красных дней.
Волна плеснула о борт и обдала нас холодными брызгами. Вороной укоризненно заржал. Я похлопала его по холке, заглянула в глаза. Потерпи, скоро уже берег, скоро. Незнакомый берег… Прав мой конь, поскорей бы туда добраться. Поскорей бы оказаться как можно дальше от Айетота.
Двое паромщиков работали вёслами с неторопливой размеренностью людей, которым спешить некуда. Мне вдруг явилась шальная мысль — что, если паром не успеет переплыть реку до смены солнц, до пересвета? Рассерженная карса на плоту посреди реки… мда-а, не завидую. Никому из возможных участников. Впрочем, вряд ли этого стоило опасаться. Паромщики не торопились, но и не медлили. Каждый размеренный взмах весла приближал меня к Диким землям.
Мне-то было куда спешить.
До захода Четтана мне нужно добраться к развалинам мельницы чуть ниже по течению от переправы. А дальше? Колдун сказал мне только то, что хотел сказать, и не ответил на вопросы. Где-то в пути меня будет ждать меч. И ещё старик посулил мне спутника.
«Вы договоритесь», — пообещал он ехидным скрипучим голосом. — «Это не человек, госпожа Тури, это вулх. В таком же ошейнике, как у тебя».
Он велел мне поменьше удивляться, этот старикашка с пронзительным взглядом, знающий о моей жизни всё. «Тебе будет сопутствовать магия», — сказал он серьёзно, без обычной ехидцы. — «Понять ты её не старайся, а удивляться тоже не надо». Ну, тут он глупость ляпнул, я ему так и сказала. Карса-оборотень — самое магическое существо в мире. На кой хрен мне удивляться магии? Так что всеведущему колдуну тоже случается ошибиться — и я это запомню.
В общем, сошлись мы на том, что с помощью магии или без оной я за двенадцать дней доберусь до У-Наринны. А платой за выполнение уговора мне будет самое ценное — память. Память о том времени, которое я провожу в звериной шкуре.
Тут кто угодно спросил бы: и как это я поверила старику в том, что он сумеет наделить меня способностью помнить?
Может, я и не очень поверила. Только что мне оставалось делать?
Красный шар Четтана повис над самым горизонтом. Стало прохладно, на близком берегу сгустились тени. Ведущая к солнцу дорожка на воде из золотистой превратилась в червонную. Паромщики уверенными взмахами вёсел гнали паром прямо по ней, как будто пытались догнать Четтан, не дать светилу уйти из мира. Если бы я могла удержать красное солнце! Или уйти вместе с ним туда, куда оно уходит. Чтобы красный день для меня длился бесконечно…
Плоское днище въехало на песчаную отмель и паромщики одновременно вогнали вёсла в песок, останавливая плот.
Оказавшись на берегу, вороной скосил взгляд на паром и коротко, презрительно заржал. Я поняла, что он хочет сказать. И одним движением вскочила в седло.
— Да, Ветер, ты поскачешь гораздо быстрее, — шепнула я, склоняясь к гриве. — Вперёд!
Я никогда не видел красного солнца. Если честно, то мне никогда и не хотелось его увидеть. Люди говорят, что оно есть — наверное, это правда. Но только я-то не человек, а, значит, мой удел — синий свет Меара. На пустые мечты у меня не хватает ни времени, ни духу.
Иногда мне кажется, что я — трус. Потому что страх не оставляет меня ни на секунду вот уже двадцать третий круг. По большому счёту непонятно вообще — почему я до сих пор жив? Девяносто оборотней из ста умирают после первого же дня своей жизни, ибо трудно скрыть зверёныша в детской колыбели, а пощады нам люди не дают. Из оставшейся десятки девять находят смерть в течение недели, если мать всё-таки решается спасти роковое дитя. Тогда Чистые братья убивают и мать. Уцелевший редко когда доживает до круга, если только кто-нибудь из знати не решит завести диковинку у себя в замке… Но и там оборотням не жизнь, ведь как бы жёстко вельможа не правил в своём домене, случайный нож, десяток дюжих стражников с пиками или яд придворного алхимика в пище уделают и самого оберегаемого.
Тем не менее некоторым из нас удаётся даже повзрослеть. Но однажды на такого ополчается весь город, и охоту на оборотня помнят потом ещё очень долго. Кончается охота всегда одинаково — кровью и огнём. Цветом нашей свободы: багровым оком Четтана, алым пламенем и алой кровью. Я дважды видел такую охоту — двенадцать кругов назад в Лиспенсе и семь кругов назад — в Гурунаре. До сих пор стынет в жилах моя проклятая нечистая кровь, едва я вспомню глаза затравленных парней перед тем, как толпа раздирала их в клочья… До сих пор я удивляюсь, как у меня хватило выдержки не броситься прочь, расталкивая разгорячённых погоней людей и воя от ужаса.
От ужаса быть узнанным.
Получается, что я — счастливчик. Я выжил, и скоро мне исполнится двадцать три круга. Я единственный, кто уцелел после резни в Храггах. И я до сих пор не узнан людьми… Впрочем, это дорого мне обходится. Никогда я не жил на одном месте дольше, чем круг-полтора. Я уже не помню всех своих имён и прозвищ — сейчас соседи меня зовут Одинец, а сам я считаю себя Мораном. До Дренгерта я жил в Плиглексе, там я прозывался Талгормом, для соседей — Молчуном.
Я ведь не могу позволить себе роскоши подружиться с соседями… От этого тоже хочется выть, потому что я всегда наедине со своими страхами и своим одиночеством — наследием, данным мне родителями-зверьми. Которых я, кстати, совершенно не помню.
Потом мне рассказали в Храггах — тайной деревне, где жили только вулхи-оборотни — что однажды утром обнаружили меня в одном из домов. Хозяева, здоровенный усатый дядька по имени Жош и его жена Накуста, добрейшие люди, каких я когда либо знал, сразу стали относиться ко мне, как к сыну. Ну, я сказал — люди, но понятно, что они были оборотнями. Как и я. Наверное, настоящие родители, увидев, что едва взошёл Четтан, младенец в люльке превратился в волчонка, отнесли меня в лес. А взрослые вулхи подобрали меня и увели в свою деревню. Мораном меня назвала Накуста. Она с улыбкой рассказывала, с каким удивлением они с Жошем рассматривали щенячьи следы у дома в самый первый синий день. А потом нашли меня в доме — сладко спящим под лавкой, на мохнатой шкуре истинного вулха.
Каждый оборотень страдает от вынужденного беспамятства. У нас ведь, по сути, отобрана половина жизни, да и ту половину, что остаётся, жизнью можно назвать лишь спьяну. Разве это жизнь — вечные прятки и вечный страх?