Кхисс остановил меня движением руки.
— Заклятие против червяков дам, — серьёзно ответил он Корняге. — Станешь такой ядовитый, что ни один червяк тебя не возьмёт.
Корневик вдруг растянул дуплецо рта в радостной ухмылке от сучка до сучка.
— Я и так ядовитый дальше некуда, — проскрипел он. — Ладно, выведу задаром. Поехали!
Ветер приветствовал нас радостным ржанием. Кхисс извлёк откуда-то из складок плаща яблоко и протянул жеребцу на ладони. Я с неожиданной ревностью отметила, как нежно коснулся губами ладони северянина мой вороной конь, и тут же одёрнула себя — некогда. Некогда мне чувствовать всякие чувства, тем более неприятные и несправедливые.
Я быстро оседлала Ветра, вывела из конюшни и вскочила в седло. Кхисс подсадил Корнягу, и плутоватый пенёк ловко устроился у меня за плечом — словно всю дорогу там путешествовал. Шаман вскинул руку в прощальном жесте.
И только тут до меня дошло, что это значит.
Я чуть не спрыгнула с коня.
— Кхисс! А как же ты? Ты не…
Северянин терпеливо улыбнулся.
— Шаман и знахарь Кхисс пришёл в Сунарру своей волей, — сказал он. — Да, Тури, я останусь здесь. Но ты не волнуйся, я не пропаду. Мне ещё нужно сделать в Сунарре пару дел.
Я вдруг вспомнила про разбойников и колдуна в таверне. Удивительно, что они до сих пор не выбрались наружу. Я подозрительно посмотрела на шамана. Но Кхисс, как видно, решил, что разговор закончен. Он пронзительно свистнул и хлопнул Ветра по крупу.
Застоявшийся в конюшне вороной вихрем вылетел со двора. Я не успела даже оглянуться на Кхисса — мне пришлось вцепиться в повод и пригнуться к шее коня, чтобы удержаться в седле.
Вулх стремительными прыжками нёсся следом.
Весь путь от таверны до окраины города слился у меня в пёструю неразбериху домов и заборов, которые мелькали мимо, как мелькают лица зевак, когда кружишься на ярмарочной карусели. Корняга выкрикивал у меня из-за плеча краткие команды своим скрипучим голосом: «Вперёд!», «Налево!», «Поворот!», «Сюда!», и Ветер его понимал. Во всяком случае, я надеялась, что он понимает — потому что я всё равно не успевала им управлять. Ветер летел вперёд, как одержимый.
Очередной поворот вывел нас к каким-то огородам, и из-под копыт жеребца сочными клочьями брызнули капустные листья. Я ошалело закрутила головой из стороны в сторону. Яркий свет Четтана неожиданно ударил меня по глазам — а когда красные пятна перестали застилать мир, я обнаружила, что впереди, насколько хватало глаз, расстилается безлюдная холмистая равнина.
Проклятая Сунарра осталась позади.
— Всё, выбрались, — скрипнул Корняга.
Обернуться я не посмела. Только вздохнула с облегчением и ударила Ветра пятками в бока, хоть он и не нуждался в том, чтобы его подгоняли. Прочь, прочь, подальше от Сунарры! Я не успокоюсь, пока между нами не пролягут равнины, леса и реки.
Вулх вырвался вперёд, и вороной наддал ходу.
Мы спешили в У-Наринну.
Четтан висел в зените, заливая мир красным жаром.
— Вода есть? — зашевелился Корняга у меня за плечом. — Или пиво?
— Хрен тебе пиво, — мстительно сказала я. — И мне хрен. И Одинцу. Чтоб никто и думать не смел о таких вещах до самого Каменного леса! Ясно?
— Это вам нельзя, — проскрипел корневик. — Мне можно. Я сам никуда. Меня везут как поклажу.
— Вот и молчи, как поклажа, — с тихой яростью сказала я. — Не то я на твою голову дятла найду.
Корняга умолк. Но через каких-нибудь пару минут меня замучила совесть, и я отыскала ему в сумке флягу с водой. Прислушиваясь к тому, как корневик возится у меня за плечом, я затаённо улыбалась.
Почему-то — джерх его знает, почему, — я была рада, что вредный пенёк теперь с нами.
До вечера мы проделали такой кусок пути, которого, наверное, нам ещё ни разу не удавалось проехать за день. Конечно, я говорю о красных днях. Пока ещё моя память о днях Меара обрывочная, неполная. Но она с каждым днём будет становиться всё полнее, пока наконец мы с Карсой не сольёмся в единое целое. Я чувствую. Я знаю.
Мы двигались на юг, и Четтан, спускаясь всё ниже, неизменно грел мне правую щёку. Царапина над бровью засохла. Следующим четтанским днём её уже не будет, и следа не останется — как не осталось от той давней раны.
Только в душе остался след. Навсегда.
Тело оборотня восстанавливает себя без повреждений — но какое счастье, что этого не происходит с душой! Поистине несчастным был бы человек, душа которого на каждом пересвете становилась бы прежней, стирая память о прожитом дне. Неспособный нести в себе след боли или радости, он не смог бы даже осознать своего несчастья. Страшная судьба. Хуже смерти. Ведь наша память — это и есть мы. Ну, по крайней мере, изрядная часть нас.
(Карса мысленно лизнула мне щёку).
Ближе к вечеру нам всё чаще стали попадаться берёзовые и терховые рощи, а перед самым закатом впереди замаячила тёмная полоска леса. Когда до опушки осталось три-четыре перелёта стрелы, я остановила коня. Лучше встретить пересвет на открытом месте, чем в незнакомом лесу. И, потом, мне хотелось как следует разглядеть звёзды.
Я снова не стала разжигать костёр. А ведь в начале пути я попросту не представляла, что могу встречать пересвет одна в Диких землях, да ещё и без костра. Стоп! Откуда это взялось — «одна»? Ах да, я ведь тогда ещё считала своего спутника обычным зверем…
Я посмотрела на вулха. Его глаза блестели кровавым блеском, отражая закат.
Что я скажу ему через несколько минут, когда Четтан уже скроется, а Меар ещё не взойдёт? В те краткие мгновения Тьмы, когда только и могут встретиться мадхет с анхайром?
Я сбросила магическую одежду и положила её на двумех. Та-ак… Про вехи надо сказать обязательно. Про пять вех на пути к У-Наринне, которые назвал мне умирающий хоринг. И про Сунарру всё объяснить. И про Корнягу. Хотя этот и сам про себя всё объяснит. Я посмотрела туда, где к седлу Ветра был пристёгнут ремнями Корняга. На всякий случай. Корневик укоризненно зыркал на меня маленькими чёрными глазками, но молчал. Жеребца я тоже на всякий случай стреножила.
Четтан проворно скользнул за горизонт. На тёмном небе проступили звёзды. Я смотрела на них во все глаза, потому что звёзды были чудом. Смотрела бы я на них так же восторженно, если бы они появлялись на каждом пересвете, а не только в легендарные Смутные дни? Не знаю. Думаю, да. Чудо не блекнет от повторения.
Я с сожалением опустила взгляд с неба на землю. Туда, где поднимался со звериных четверенек анхайр. Наверное, для кого-то превращение зверя в человека тоже было чудом — не меньшим, чем звёзды. А для меня — просто жизнью.
Я улыбнулась и протянула руку:
— Здравствуй, Одинец.
Его рука была влажной и горячей. Он сильно сжал мою ладонь — то ли боялся, что я её тотчас отдёрну, то ли ему трудно было рассчитывать силы сразу после превращения. И неожиданно привлёк меня к себе. Всё его тело оказалось влажным и горячим.