С проклятием я вскочил, в каждой руке сжимая по метательному ножу. Но было поздно. Карса прыгнула и сбила с хоринга с ног. В неё тотчас же вонзились четыре стрелы. И ещё четыре. И ещё. И ещё.
Первого хоринга я заколол с разгона. Не ожидал он, похоже, что я знаю, где он прячется. Во второго метнул нож. Кажется, попал. Но теперь сразу две стрелы вонзились уже в меня. И ещё две. И ещё.
Впрочем, нет, не вонзились. Моя волшебная одежда устояла против стрел. Против хвалёных хорингских наконечников. Правда, от синяков это меня всё равно явно не спасло.
Оставшиеся трое быстро отступили, унося убитых. Боятся, джерх на динне! Я всё ещё видел их сквозь стволы, но всё хуже и хуже, их неясные силуэты таяли в бронзовой дымке, которая застилала всё, что находилось дальше сотни шагов. Пока не исчезли вовсе.
Я метнулся к карсе. Она была ещё жива, хотя истекала кровью. С отчаянием я взглянул на небо над просекой — до пересвета оставался ещё час с небольшим. Дотянет ли?
— Держись, Тури, — прошептал я. — Держись.
Выдёргивать стрелы было нельзя. Только повредит. Эх, пересвет бы сейчас, изменяющееся тело оборотня само извергнет из себя чуждый металл наконечников и исцелит раны. Только бы дожила до пересвета!
— Держись, киса… Уже скоро…
Карса приоткрыла на миг глаза и попыталась лизнуть меня в руку. Я погладил её по окровавленной голове. Рука моя заметно дрожала. А в душе стало на удивление пусто.
Невесть откуда выполз Корняга с пучком каких-то широких листьев. Кажется, листьев тысячесила.
— Думаешь, поможет? — спросил я, принимая листья.
— Хоть боль приглушит, — невыносимо скорбным голосом ответил Корняга и снова куда-то поспешил.
Тысячесил, если и не слишком помог, хотя бы приостановил кровь. Теперь она едва сочилась из-под впившихся стрел. Тури, не открывая глаз, притихла, стала ровнее дышать и реже вздрагивать всем телом.
— Держись, — твердил я, словно зачарованный. — Держись.
Как увели Ветра, я даже не заметил. На лес стали валиться синие сумерки; пересвет близился. Вулх забеспокоился, заворочался внутри, щекоча пушистым хвостом стенки моей души, но мне, честно говоря, сейчас было не до него. Я держал в ладонях голову карсы и изо всех сил пытался поддержать в ней жизнь. Мне казалось, что из ладоней вытекает призрачная река некоей странной нематериальной силы, некая аура жизни, которая подпитывает угасающие силы карсы. Я почти видел тусклые струи, текущие к моей спутнице, и искренне верил, что действительно помогаю ей. И ещё чувствовал, что карса цепляется за меня, что она всё понимает и пытается подстроиться под мои усилия.
Тихое ржание немного отвлекло меня; я оглянулся, стараясь не потревожить раненую спутницу. Длинноволосый хоринг в коричневой куртке и серо-зелёных штанах уводил моего коня вдоль по просеке, и тот даже не сопротивлялся, шёл покорно, словно за мной или Тури. Второй хоринг стоял рядом и держал за лапу-ветку бедного трепыхающегося Корнягу. Корняга, кроме того, что трепыхался, ещё ругался, словно в дым упившийся ремесленник из дренгертских мастерских.
— Встань, оборотень! — сказал хоринг жёстко.
Я бережно убрал ладони из-под головы карсы и метнул нож. Хоринг отбил его небрежным движением короткого узкого клинка. А мне-то казалось, что моя рука быстрее молнии.
В следующий миг моё горло пробила пущенная третьим хорингом стрела. Никогда ещё я не испытывал такой жгучей и беспощадной боли. Наверное, боль хлынула из меня, словно вода из лопнувшего кувшина, потому что карса дёрнулась и жалобно захныкала, как обиженный ребёнок. И сразу затихла.
Мир померк у меня в глазах. Вулх в панике заметался, но его время ещё не пришло. Тело моё обмякло и стекло на примятую траву. Я ещё слышал, что вокруг происходит, но жизнь постепенно покидала анхайра по имени Моран.
— Она тоже оборотень?
— Да.
Звук, словно пнули куль с мукой.
— Готова. Издохла, Тил.
— Крикни Ганиону, чтоб привёл коня. Этого заберём с собой.
— Ганион!
Потом протяжная фраза на наречии хорингов. Я пропустил её мимо угасающего сознания.
— Отпусти меня! — хныкал Корняга. — Всё расскажу, всё, только отпусти!
Я из последних сил попытался ощутить к изворотливой деревяшке презрение, но почему-то не смог. Наверное, слишком ослаб.
Чья-то холодная рука коснулась моей руки и вытащила из-за пояса хадасский кинжал.
— Быстрее, Ганион! Он умирает.
Я и вправду умирал.
Но тут на просеке появился ещё кто-то.
— Не слишком ли вы спешите, шерхи?
Голос был удивительно знакомый, но я никак не мог вспомнить — чей.
— Дост? Клянусь Радугой — ты вездесущ! Что тебе нужно здесь?
— А вам?
— Я не отвечу тебе, рианар, ты ведь знаешь это.
— Знаю.
— Тогда зачем ты пришёл?
— Затем, чтобы отогнать смерть от тех, кому ещё рано во Тьму.
Последний звук, который запомнила моя человеческая половина, я не смог внятно истолковать. Сумерки заволокли и просеку, и весь мир, и мою угасающую душу.
Пришёл пересвет.
Темнота донесла до меня слабый стон. Звериный или человеческий — я не знала.
Карса, это ты?
Молчание.
Одинец? Отзовись, анхайр!
Молчание.
Я привычно напрягла мысли, чтобы выбраться из глубин сознания к свету и звукам, к свежему воздуху внешнего мира. Но внезапно серая душная муть хлынула мне в глаза, в уши, в глотку. Я задохнулась и судорожно забарахталась во тьме. Наверх, скорее наверх!
Страшная боль пронзила меня. «Смерть», — поняла я. — «Умираю». Карса?! Карса, что с тобой? Что с нами?!! Ох, как больно… Не должно быть так больно, не может быть. Я ведь не чувствую тела — что же болит?
Безвольным и бесформенным сгустком боли, как разбитая штормом медуза, я опускалась назад в глубину.
«Очнись и действуй», — сказал чей-то холодный властный голос. — «Встань на её пути. Ты ещё можешь перехватить её и вернуть».
Вернуть её? Кого — Карсу? Откуда?
«Из Тьмы. Быстрее!»
Из Тьмы? Неужели внизу — Тьма?! Или вверху?
«Здесь нет ни верха, ни низа. Ты сама облекаешь чувства в привычные образы. Позови её — и ты убедишься».
Хэй, Карса-а!
И Карса откликнулась на мой зов. Но не голосом.
Серый туман вдруг рассеялся, и оказалось, что я стою на дороге. Блеклый мёртвенный свет исходил от неровных плит у меня под ногами. Дорога выглядела заброшенной — плиты растрескались, и в трещины пробивалась призрачная трава. Видно, не часто по ней ходят…