Генерал снова остро взглянул на него.
– Ты, братец, офицер госбезопасности, – жестко сказал он. – Знал ведь, на что шел, когда за деньги Володину информацию сдавал. Или, скажешь, не догадывался? По уму, так тебя еще можно использовать: подставить Володину, поводить его за салом, да жену твою жаль, детишек… Старею, наверное.
Иди ты отсюда, не вводи в искушение.
Информатор вышел, бесшумно ступая. В прихожей чмокнул замок, и генерал остался один.
«Это Глеб, – думал генерал, медленно опускаясь в кресло. Кресло еще сохраняло тепло только что покинувшего его человека, и это почему-то было неприятно. Некоторое время генерал боролся с собой, но потом все-таки встал и пересел в соседнее. – Это точно Глеб, и он наверняка жив – не мог он утонуть вместе с этим Одинцовым и его спецназовцами, как мышь в ведре. Однако, почему же он тогда не выходит на связь? И оба его телефона не отвечают?.. Где же он? Одно из двух; либо он еще не до конца выполнил задание, и кто-то из этих отморозков все еще жив, либо он решил-таки продолжить охоту. Ох, не нравится мне это… Он будет охотиться за ними, они – за ним, а кончится все дело тем, что генерала Потапчука понесут вперед ногами в сопровождении почетного караула…»
Генерал не очень боялся смерти, да и не слишком верил в реальность подобной перспективы, но его не оставляло навязчивое ощущение, что он выпустил джинна из бутылки. Утопленный в полном составе взвод спецназа – это было уже слишком. «Похоже, что он наконец-то начал входить во вкус, – подумал Федор Филиппович. – Раньше он предпочитал обходиться малой кровью, и это ему всегда удавалось. Ему всегда все удается, и, если его никто не остановит, скоро половина отделов в нашем ведомстве останется без руководителей. Оно бы и ладно, кое-кому давно пора на пенсию, но, если наша контора по-настоящему возьмется за расследование, от нас обоих мокрого места не останется, как от того подрывника. Ботинок, испачканный гов…, то есть, калом, – вот и все, что потом найдут».
Генерал отчетливо видел, что попал в западню, из которой был только один выход – убрать Слепого.
Посылая Сиверова на его последнее задание, он руководствовался тем же, чем и всегда; служебным долгом, интересами безопасности страны, заботой о чести мундира и, прежде всего, совестью и стремлением к обыкновенной человеческой справедливости. Результаты оказались фатальными – фигурально выражаясь, натасканный на волков пес взбесился и принялся убивать направо и налево, словно мстя всему миру за натершую горло цепь, и он, Федор Филиппович Потапчук, был хозяином этого взбесившегося пса. В доме Малахова был застрелен одиннадцатилетний ребенок; во время ликвидации Конструктора, этого задрипанного шпиона, дешевки, Слепой взорвал бомбу большой разрушительной силы прямо под окнами жилого дома. Одна женщина, изрезанная осколками оконного стекла, умерла, не приходя в сознание, потому что кривое стеклянное лезвие вспороло артерию. И это ради того лишь, чтобы разорвать на куски одного-единственного отморозка. И наконец, утопленные спецназовцы, которые, хоть и солдаты, но имели все-таки родственников… Слепой двигался по Москве, как торнадо, сметая все на своем пути, и расходившиеся кругами волны разрушений вот-вот должны были захлестнуть генерала.
Генерал не боялся смерти, но, честно говоря, ему совсем не улыбалось умирать вот так.
«А ведь я, старый дурак, видел, что его нельзя выпускать на задание, – подумал Федор Филиппович. – Но выпустил: привык, что у Слепого стальные нервы. А сталь, между прочим, тоже частенько ломается, не выдержав напряжения. Хрусть – и обломком прямо по лбу. Вот как сейчас.»
Он даже потер лоб ладонью, словно там и вправду наливалась только что набитая шишка. Искать Слепого в огромном городе – затея почти безнадежная, хотя попробовать стоит. Подключив к этому делу огромный, тщательно отлаженный аппарат ФСБ, Сиверова можно было бы отыскать довольно быстро, но тогда придется объяснять, кто это такой, что он натворил и по чьему приказу… А тогда придется рассказывать и о «Святом Георгии», а уж это наверняка будет равносильно подписанию самому себе смертного приговора – Володин и иже с ним пойдут на все, чтобы заткнуть рот не в меру разговорившемуся коллеге.
Генерал с невольным сочувствием и пониманием подумал об этих людях, которые в данный момент были для него опаснее всего Североатлантического блока с его авианосцами, «зелеными беретами» и ядерным оружием. До какого же отчаяния, до какой степени бессилия надо было дойти, чтобы выпустить в мир такое чудовище, как этот «Святой Георгий»!
Да и то правда: контора нынче не та, профессионалы старой школы ушли – кто на пенсию, кто в коммерческие структуры, а кто и на два метра под землю, под дерновое одеяло, а новые приходят такие, что хоть плачь. Только и умеют, что смотреть на совещаниях преданными бараньими глазами – не собачьими даже, а именно бараньими! – да брать взятки, и не брать даже, а грести обеими руками, как перед концом света. И вечно пьяные… А противник нынче умный – опять же, половина конторы там, в охране, в боевых дружинах, учебных лагерях… Если караван из трех под завязку нагруженных маковой соломкой «КамАЗов» дошел до самой Москвы, так и знай – в головной машине ехал бывший коллега. Если банда бородатых пастухов поставила на карачки армию великой державы и дала ей пинка под зад – как вы думаете, кто помогал ставить и пинать? Все они же, призраки тоталитарного прошлого, которыми пугали народ господа демократы в ту ночь, когда стаскивали с пьедестала Железного Феликса. Теперь, говорят, собираются обратно затащить. А толку? Лучше бы уж в переплавку пустили, все же польза какая-то… Это он – призрак, а без живых людей, без профессионалов, нас так и будут ставить раком и пинать – ставить и пинать, ставить и пинать, причем все, кому не лень, от Пентагона до карманника из какой-нибудь Вязьмы. Вот и отчаялись люди, закаменели сердцем – не привыкли они, чтобы обыкновенное ворье на них сверху вниз поплевывало. На генеральских погонах плевки заметнее звезд, и ведь самая-то дрянь в том, что не отмываются они, плевки-то…
Они ведь тоже думали: уберем, мол, такого и сякого, и еще этого, а потом вон того, а то заворовался совсем, управы на него нет, – глядишь, кое-кто и задумается. Что это, мол, с таким и сяким приключилось?
Так ведь, кажется, крепко сидел – прямо коренной зуб, клещами не выдернешь… Надо бы, мол, пришипиться. Да я и сам не раз так действовал, только у меня был Слепой, а у них – не было, а душа горела. Да и не привыкли они жизнями считаться. Старая закваска: интересы Родины превыше всего. Вот и допрыгались – и они, и некто Потапчук Федор Филиппович…
Генерал тяжело вздохнул, закурил новую сигарету. Старая, о которой он напрочь забыл, давно догорела, осыпавшись на вытертый ковер горкой серого пепла. Он без особенной надежды вынул из кармана пальто сотовый телефон. Удобная штука – если Слепой жив, звонок найдет его где угодно. Вот только ответит ли он?
Генерал набрал номер и стал терпеливо ждать.
Гудки тянулись один за другим, длинные и беспросветные, как затопленный тоннель. Генерал уже потянулся пальцем к кнопке отбоя, когда ему ответили.