Тесно стало им жить вместе с ним, вот и сплавили старика в нашу лечебницу. Хотя, по большому счету, он мог бы жить и дома. Я от него эту историю уже раз сто слышала, но каждый раз старик что-нибудь привирает, так что понять, где правда, а где вымысел, невозможно.
– И насчет немецких коллекций он вам раньше рассказывал?
– Нет, про коллекции заговорил впервые, – сказала сестра.
Глеб аккуратно завинтил пластмассовую крышку на банке с кофе, спрятал се в карман.
– Извините, был бы мой, я бы вам его оставил.
– Да-да, я понимаю.
– Значит, ключ я беру с собой, до утра верну.
Тамара, окончательно выбитая из колеи бывшим хранителем Смоленского музея Скуратовичем, напрочь забыла о ключе и только сейчас, увидев блеснувший в пальцах Сиверова металлический цилиндрик, вспомнила.
– Но только, если что, я вам его не давала.
– Естественно. Так что, милая моя, если сейчас что-нибудь увидите, не удивляйтесь.
«Все-таки хорошее воспитание сильно осложняет жизнь», – подумал Глеб, глядя на освещенный настольной лампой письменный стол.
Тамара нервничала и, скорее всего, уже жалела о том, что дала Глебу ключ. Она и сама не могла понять, как это с ней произошло. Привычная противостоять напору, девушка не смогла отказать Сиверову. А ведь сколько раз ей приходилось давать отпор настырным больным!
Не проходило и дня, чтобы кто-то не просил ее о какой-нибудь услуге. Чаще всего пытались приударить, лезли с нежностями. С такими было проще: посылаешь к черту, а если не помогает, зовешь санитаров. На втором месте стояли лекарства, способные заменить наркотики. Но и тут хватало прикрикнуть, припугнуть. Ключом от кабинета заведующего отделением интересовались куда реже. На ее памяти такое произошло всего три раза, и всегда с одной и той же целью – выкрасть карточку. И ни разу Тамара ключ не отдала, потому что просившие были с явными отклонениями психики.
А глядя на Сиверова, ей хотелось думать, что в лечебницу его упекли недоброжелатели.
«…причем, – продолжал думать Глеб, – осложняешь жизнь не только себе, но и людям. Украл бы ключ, медсестра и не переживала бы, атак – одни неудобства».
– Спокойной ночи, – он наклонился, взял руку девушки и поцеловал ее спокойно и сдержанно – так, будто делал это раз десять на дню. – И ничему не удивляйтесь, все будет хорошо, и никто ни о чем не узнает. Обещаю.
– Надеюсь, – Тамара не нашла в себе сил, чтобы выдернуть руку из пальцев Сиверова.
Но тот и сам не стал ее удерживать, мягко положил, словно вещь, туда, откуда взял – на учебник по психиатрии.
– Занимайтесь, учитесь, не буду больше мешать, – он запахнул полы куртки и пошел к своей палате.
В помещении воздух был спертый до такой степени, что казалось, его можно потрогать руками.
– Эй, не проспи, – позвал Элькинда Глеб.
Вдвоем они вышли в коридор, и Боря подмигнул Сиверову.
– Вот уж не думал, что Тамару можно раскрутить!
– А ты пробовал?
– Пробовал, ничего не получилось.
– Значит, не правильно действовал. К каждой замочной скважине есть свой ключ.
– Так его еще найти надо.
– А голова зачем?
Они остановились возле двери, ведущей в кабинет заведующего отделением. На белой, ровно выкрашенной поверхности сияла медная табличка. Мелкие буквы терялись в темноте, зато крупные читались: «Притыцкий».
– – А вы уверены, что здесь нет сигнализации?
– Я уже был в этом кабинете и осмотрелся как следует.
Тамара сидела за столом и, хоть слышала возню в коридоре, не поднимала голову от книги. От волнения она уже не видела, что там написано, буквы прыгали перед глазами. Руки ее подрагивали, чтобы совладать с собой, она принялась размешивать кофе в чашке.
«Лишь бы только чертов старик вновь не вышел на запах!» – подумал Сиверов, глядя, как Тамара мешает кофе.
Ключ легко провернулся в замке, щелкнула задвижка. Сиверов первым проскользнул в кабинет, следом за ним Элькинд. Дверь за ними закрылась.
– Верхний свет не включай.
– Ах, да, с улицы могут заметить.
Сиверов подошел к окну и повернул планки жалюзи. Теперь можно было зажечь настольную лампу. Если во всей больнице мебель была старая, потертая, латаная-перелатаная, то кабинет доктора Притыцкого поражал добротностью обстановки.
Удобная настольная лампа на кронштейне отозвалась щелчком, когда Глеб нажал кнопку выключателя.
Маленькая галогеновая лампочка залила стол ровным светом, жестяной эмалированный абажур не давал лучам расходиться больше, чем надо.
Элькинд напоминал голодного человека, прорвавшегося к праздничному столу раньше остальных гостей.
Он любовно погладил аппаратуру, затем включил компьютер и факс-модем.
– Если я правильно вас понял, хоть мы и не говорили об этом, то нужно уничтожить всякое упоминание о вас в базе данных, – Элькинд говорил, не отрывая взгляда от монитора.
– Правильно понял.
– Не знаю, как скоро мне удастся снять защиту.
Элькинд извлек из кармана куртки коробку с компакт-диском.
– Ты пока занимайся, а я тут поищу, – Сиверов присел на корточки возле металлического стеллажа с медицинскими карточками и принялся их перебирать.
«Вот же черт, – думал он, – доктор-психиатр называется, никакого порядка! Расставил бы карточки по алфавиту, я бы мигом нашел».
Книжки оказались расставленными без всякой системы. Временами среди них попадались старые, еще советских времен журналы. Глеб прошелся по верхней полке и тут понял, что ищет не правильно.
«Моя карточка должна быть самой тонкой и самой новой».
Таких набралось немного, и через две минуты Сиверов уже держал в руках канцелярскую книгу, на которой было написано: «Федор Молчанов». Сиверов встал, засунул ее за пояс брюк. На всякий случай он пролистнул и настольный календарь доктора, нашел день, когда он поступил в лечебницу. И точно, увидел запись с номером палаты и фамилией. Он вырвал три листка – надпись оказалась продавленной на мягком календаре – засунул их в карман куртки.
Боря Элькинд состроил гримасу.
– Ты чем-то недоволен?
– Ну, нет, так нельзя, – сам к себе обращался Боря, а затем разочарованно протянул:
– Вот козлы!
– Что ты там нашел?
– Да они вообще никакой защиты не поставили на базу данных. Хоть бы пароль вшивый – из трех букв.
Сейчас вот возьму и все к чертям сотру, или свой пароль поставлю на вход.