Викомб-Финч посмотрел на Стоунера.
– Они могут сделать наиболее обещающий прорыв из всех, достигнутых до сих пор.
– Могут, – сказал Стоунер. – Ты не убежден в этом.
– Я ученый! – запротестовал Викомб-Финч. – Я должен видеть доказательства.
– Тогда почему ты считаешь их подход многообещающим?
– Он делает упор на вирусные ДНК, во-первых. Все мы знаем, что они должны иметь какое-то значение. Кроме того, такой подход делает явные шаги в клеточную систему.
– Мне не видны эти шаги, – сказал Стоунер.
– Главной бумажкой в этом бумажном вихре является блокирование энзимов, – сказал Бекетт.
Стоунер бросил молниеносный взгляд на него, затем на Викомб-Финча. Он отметил этот комментарий, и было ясно, что он повторит его премьер-министру.
– Вирусные ДНК могут быть связаны с бактериальными ДНК прямым процессом, – сказал Викомб-Финч. – Все потомство бактерии будет содержать вирусную ДНК и все сообщения, записанные в этой вирусной ДНК.
– Сообщение, – сказал Стоунер бесцветным голосом.
– Она встречается с участком человеческой цепочки ДНК, который определяет, кто хозяин женского пола, – сказал Викомб-Финч. – Вирусная ДНК, как мы думаем, встраивается в эту клеточную основу и отсоединяется от своего бактериального носителя.
– Сообщение передано, – сказал Бекетт.
– И вы знаете, как это происходит? – спросил Стоунер.
– Теперь мы можем пойти по ее следу, – сказал Бекетт. – Мы начнем предвидеть форму процесса очень быстро.
– Как быстро, черт возьми? – Стоунер пристально смотрел на Бекетта.
Бекетт только пожал плечами.
– Мы работаем над этим так быстро, как только можем.
– Мы твердо уверены в условиях, при которых она воспроизводится, – сказал Викомб-Финч. – Не забывайте, что чума пролиферирует в присутствии антибиотиков.
– Мы впадаем в нетерпение, – сказал Стоунер.
– Как раз сейчас ваше нетерпение удерживает нас от нашей работы, – сказал Бекетт.
Стоунер оттолкнул кресло и поднялся на ноги.
– Может кто-нибудь скажет моему водителю, что я готов ехать?
Викомб-Финч поднял руку и увидел, как заместитель торопливо встал и покинул комнату.
Стоунер повернулся и посмотрел на Викомб-Финча.
– Ты действуешь на меня, как удав на кролика, Уай. Моя бы воля, мы бы взяли и сожгли всех вас. Потом стерилизовали бы территорию и попытались начать все сначала.
– Совершая еще раз все те же ошибки, – сказал Бекетт, обходя стол.
Стоунер перевел свой холодный внимательный взгляд на Бекетта.
– Может быть и нет. Мы можем сделать научное исследование преступлением, которое карается смертной казнью.
Развернувшись, он вышел из комнаты, даже не поглядев на заместителя, который распахнул перед ним дверь.
Бекетт стоял рядом с Викомб-Финчем, глядя, как за Стоунером закрывается дверь.
– Как ты думаешь, что он скажет премьер-министру? – спросил Викомб-Финч.
– Он скажет, что у нас есть новая теория, которая может быть и удачной, но правительство должно подождать, что получится.
– Ты действительно так думаешь? – Директор посмотрел на Бекетта, затем нагнулся над столом и поднял трубку.
– Очень научный подход – подождать, пока не появятся доказательства.
Викомб-Финч сказал, глядя на свою трубку:
– Скажи мне, Билл, это было то, что вы, ребята, называете «подсыпать снежку»?
– Никоим образом.
Директор поднял глаза и встретился взглядом с Бекеттом.
– Тогда я хотел бы, чтобы ты ставил меня в известность перед тем, как вывалишь такую кучу, как сейчас. Особенно двухсторонние намеки.
– Ты, конечно, не ставишь под сомнение…
– Конечно, нет! Я просто не уверен, поделился бы я этим со Стоуни.
– Оно прошло прямо мимо его ушей.
– Да, я уверен, что в этом ты прав. – Викомб-Финч взглянул на сотрудников, которые медленно покидали комнату, ни один из них не встречался взглядом с директором.
– Но у него есть здесь свои шпионы, и один из них наверняка объяснит ему это.
– Тогда он узнает как о кнуте, так и о прянике.
– Политики не любят кнутов в руках у других людей. Пряников тоже, кстати.
– Мы слишком возбуждены скрытым смыслом идеи, – сказал Бекетт.
Викомб-Финч взглянул на Хаппа, все еще сидевшего в большом кресле. Комната уже была почти пуста.
– Я думаю, что доктор Хапп не возбужден так, как ты, Билл. Доктор Хапп, кажется, задремал.
– Ну так что ж, черт побери! – воскликнул Бекетт. – Мы работали всю ночь.
Из Ирландии мы вышли, Ненависть и теснота Нас вначале искалечили.
Я ношу из лона матери своей Фанатичное сердце.
Уильям Батлер Йитс
Когда перед самым полуднем они спустились на центральный ярус долины, Джон обнаружил, что он не такой ровный, каким выглядел с высоты. Дорога поднималась и опускалась по низким холмам, на которых кое-где притулились домики. Некоторые из них не были сожжены, но большинство стекол в их окнах отсутствовало. Двери были открытыми. Никаких признаков человеческого присутствия не было. Позади, среди деревьев, иногда слышалось тявканье лисы, а однажды, когда они вышли из-за опоясанного гранитом скального выступа, раздалось испуганное кудахтанье и мелькнули коричневые перья курицы, бросившейся в придорожные кусты. На многих каминных трубах гнездились галки. Гигантский клен, одиноко стоявший в поле, был украшен стаей диких голубей, мелькавших мягкими сероватыми пятнами среди зелени.
На многих полях зеленела трава.
Херити, шагая рядом с Джоном, понюхал воздух и сказал:
– Есть какой-то специфический запах человеческого присутствия, который из этой долины исчез.
Джон смотрел на спины мальчика и священника, шагавших впереди в двадцати шагах. Они разошлись по сторонам дороги, священник шел слева, склонив голову и закинув рюкзак высоко на плечи. Мальчик иногда выскакивал на середину дороги, осматривался, время от времени наклонял голову набок и прислушивался. Звук их шагов на дорожном покрытии отдавался эхом между каменными оградами по сторонам дороги. Он начал внимательно присматриваться к пустой долине, через которую вилась серая лента дороги, иногда поднимающаяся на возвышения, иногда обходящая их стороной. В этой части долины ощущалось пронзительное одиночество, здесь это чувство ощущалось сильнее, чем даже в дикой местности. Он чувствовал, что это происходит от того, что здесь когда-то жили люди. Люди были, а теперь их нет. Это было такое вот одиночество.