«Идиоты! Полные идиоты! — Хельстром потянулся за парализатором, который бросил на пол рядом с приборами, нащупал его и поднял вверх, устанавливая на полную мощность. — Этих глупых чужаков нужно остановить!» Он направил парализатор в ее сторону, словно желая пронзить ее тело, и надавил на спуск. Энергия, резонирующая в замкнутом пространстве лаборатории, на секунду оглушила самого Хельстрома. Придя в себя, он увидел, что все стрелки на его приборах остановились на нуле. Он включил освещение, медленно встал и направился к женщине, осевшей на стуле. Ее тело склонилось на правый бок, удерживаемое ремнями. Тимьена была абсолютно неподвижной. Хельстром знал, что она мертва, еще до того, как наклонился над ней. Она получила заряд, достаточный, чтобы убить быка. Допрос Тимьены закончился, как бы ее ни звали на самом деле.
«Зачем я это сделал? — спросил он себя. — Не от того ли, что вспомнил о растерзанном Депо, которого отправил в чаны? Или же это позыв более высокого порядка, связанный с пониманием Улья? А может, произошел психический срыв? Но дело сделано, и возврата нет». Однако собственное поведение его обеспокоило.
Все еще охваченный гневом, он вышел из лаборатории. Увидев столпившихся в соседней комнате молодых работников, Хельстром помахал им рукой и сказал, что пленница мертва. На их протесты он резко ответил, что узнал все, что нужно. Когда один из молодых спросил, отправить тело в чан или взять сексуальный штамм для Улья, Хельстром колебался лишь одно мгновение, прежде чем согласился на штамм. Возможно, часть женской плоти можно будет возродить и использовать в дальнейшем. Если удастся оживить матку, она еще послужит Улью. Было бы любопытно посмотреть на ребенка, выращенного из ее плоти.
Мысли Хельстрома занимали и другие проблемы. Он уходил из лабораторного комплекса, все еще сердясь на себя. Чужаки знают о «Проекте 40»! Работник Улья проявил преступную халатность! Как случилось, что такие документы выносили из Улья? Кто сделал это? И как? Документы в МТИ? Кто проводил там исследования? Нужно выяснить масштабы этой катастрофы и предпринять решительные меры, чтобы подобное не повторилось.
Хельстром надеялся, что работники бридинг-лаборатории сумеют заполучить сексуальный штамм Тимьены. Она уже помогла Улью и заслужила, чтобы ее гены сохранили.
Меморандум, подготовленный Джозефом Мерривейлом:
«Для последующих рассуждений неважно, мертвы ли Портер, Депо и Гринелли или живы. То, что мы считаем их мертвыми, ничего не меняет, как если бы они просто пропали без вести. Мы узнали, что Хельстром не станет колебаться в выборе средств противодействия. Поскольку под предлогом работы над своими фильмами он часто путешествует за океан, следует повторить проверку его зарубежных контактов. Но на родине проблема проверки усложняется. Если мы не можем раскрыть цели нашего расследования, то не можем действовать по обычным каналам. Любые предложения о новых путях следует приветствовать. Это послание должно быть уничтожено по прочтении. Это приказ. А теперь выполните его».
Комментарий Дзулы Перуджи с припиской: «Только для шефа!»:
«Чушь! Я начинаю несколько прямых расследований. Я хочу, чтобы каждую ниточку, ведущую к кинокомпании, мы исследовали любыми доступными способами. В Орегоне я начну поиск пропавших людей с помощью любого агентства, с которым удастся добиться сотрудничества. Понадобится помощь со стороны ФБР. Ваша помощь будет воспринята с благодарностью. Дзула».
Джанверт не касался роли компаньонов в этом проекте, пока они не сели в самолет, взявший курс на запад. Он выбрал места для себя и Кловис впереди по левому борту. Из иллюминатора открывался прекрасный вид заходящего над левым крылом солнца, но Джанверт не обращал на него никакого внимания.
Как он и ожидал, ему с Кловис поручили играть роль подростков, а Ника Майерли, которого они оба считали тупой задницей, назначили их отцом. Но никто из них не ожидал, что Джанверта выберут вторым номером.
Он и Кловис прижались головами, разговаривая едва слышным шепотом:
— Мне это не нравится, — сказал Джанверт. — Перуджи прошибет головой потолок, но на месте назначит кого-то другого.
— А какой ему от этого прок?
— Не знаю, но поживем — увидим. Самое позднее — завтра.
— Может, это признание твоих достоинств?
— Ерунда!
— Ты не хочешь быть вторым?
— Только не в этой увеселительной прогулке, — его губы сложились в упрямую линию. — Это паршивое дело.
— Ты думаешь, ищут козла отпущения?
— А ты?
— Возможно, что и так. Какие у тебя отношения с Перуджи?
— Неплохие, если не считать…
— Не считать чего?
— Что он мне не доверяет.
— Эдди!
Один из парней в их группе как раз проходил мимо, направляясь в туалет. Это был ветеран Вьетнама (он называл его «Нам») по имени Даниэль Томас Элден, но все звали его ДТ. Джанверт замолчал, ожидая пока ДТ пройдет, отметив его жесткое молодое лицо, квадратную загорелую челюсть. На переносице он имел шрам в форме перевернутой буквы «V» и носил легкую кепку с прозрачным козырьком, отбрасывавшим на его лицо зеленый отсвет. Джанверт подозревал, что ДТ шпионит для начальства. Ходили слухи, что он сожительствовал с Тимьеной, и Джанверт вдруг подумал, о чем этот молодой человек сейчас может размышлять. Проходя мимо, ДТ бросил на них взгляд, но не подал вида, что узнал. Или хотя бы заметил.
Когда он прошел, Джанверт прошептал:
— Как ты думаешь, ДТ нравится его работа?
— Почему же нет?
— Может, он думает, что здесь чуть меньше свободы, чем на настоящей войне — не так уж много шансов убивать людей.
— Иногда ты слишком жесток.
— А тебе вообще не следует заниматься этим делом, милая, — заметил Джанверт. — Почему ты не попросила дать отбой, сославшись на усталость или что-нибудь еще?
— Я подумала, тебе может понадобиться кто-нибудь, кто станет защищать тебя.
— Так же, как ты это делала прошлой ночью?
Кловис пропустила это замечание мимо ушей и сказала:
— Ты слышал разговоры насчет ДТ и Тимьены?
— Да. Я почти сочувствую ему.
— Ты думаешь, она…
— Не хочется верить, но думаю, да.
— Но почему? Не могут же они просто…
— У тебя же есть нюх на такого рода дела. Они входили в ударную группу. Сама понимаешь, там возможны потери.
— А кто же тогда мы?
— С Перуджи — не знаю. Скажу, когда выясню, как он нас расставит.
— На переднем крае или в тылу?
— Умница.
— Собираются нам в этом самолете подавать ужин или нет? — спросила Кловис.
— Стюардессы заняты спаиванием наших взрослых.
— Это одна из причин, почему я ненавижу играть подростка, — прошептала она, — я не могу заказать выпивку.