— Иди, иди, как будто я без тебя ее не сдам и собственноручно не замкну все три сарая. Иди, покуда он еще свое ружжо с гвоздя не снял. Если под горку прибавить шагу, то у вас еще останется времени не только повечерять вместе. Только смотри, чтобы он тебя своей бородой не защекотал. — Неисправимая Екатерина, повертев ладонью под своим подбородком, хохотала вслед Клавдии.
Но Клавдия уже привыкла даже не оглядываться на ее слова. Что с нее было взять? Только бы и в самом деле не опоздать к уходу Будулая на остров. Иногда Клавдия, съезжая на спине со скользкого косогора, как бывало в детстве, распахивала выставленными вперед ногами задние воротца в свой двор. Однажды съезжая так кратчайшим путем к дому, она промелькнула перед Тимофеем Ильичом, который спускался из-за горы верхом в хутор. Поглядев ей вслед, он только головой покачал.
Пусть Екатерина и думает, и мелет своим языком все что угодно. Во всяком случае, не ошибалась она в том, что, возвращаясь с работы, Клавдия теперь за редким исключением обедала дома не одна, а с Будулаем. А там время покажет.
Поначалу он сам никогда не заговаривал с ней за столом. То ли придерживался своего цыганского обычая, то ли потому, что вообще был молчаливым. Он и тогда еще, как появился первый раз в хуторе, не отличался словоохотливостью, а если что-нибудь спрашивали у него, отвечал одним-двумя словами и опять постукивал молотком у себя в кузне. Единственно, кажется, с Ваней завязывались у него какие-то беседы у наковальни. Но какие именно, Ваня дома почти не рассказывал. Если же иногда и начинал откровенничать, то сразу же спохватывался, требуя от матери клятву: «Честнее комсомольское?» Слова из него тоже надо было вытягивать клещами.
Бывало, и раньше Будулай, пока идет по хутору, если его не остановят, только вежливо поздоровается или кивнет и прошагает мимо. Должно быть, поэтому все и теперь не замечали в нем той перемены, которую увидела Клавдия. Лишь Екатерина Калмыкова время от времени начинала упорно допытываться у нее:
— Но все-таки, по-моему, он какой-то не такой стал, как раньше. А по-твоему?
— Такой же, как и был, — отвечала Клавдия.
— Как будто бы идет по хутору и присматривается ко всему, как в первый раз. И с Ваней твоим, помню, прощался, когда тот уезжал на службу, как совсем чужой. Только руку пожал.
— Потому что Ваня за это время тоже вырос, а мужчины, как ты знаешь, расцеловываться не любят.
Екатерина соглашалась.
— Но только до тех пор, пока не наберутся за хорошей бутылью и не распустят слюни: «Ты меня уважаешь?» — «Уважаю». — «И я тебя уважаю». — «Нет, это я тебя больше уважаю». — «А этого не видал?»… И науважаются до того, что друг дружку за грудки затрясут. А я бы на месте Вани обиделась на него. Погоны ему еще лучше, чем бывшему моему рыжему сержанту, к лицу, — неожиданно заключала Екатерина.
Обедая или ужиная вместе с Будулаем, иногда ловила Клавдия на себе его короткие внимательные взгляды. Но тут же он, вставая из-за стола и снимая с гвоздя ружье, виновато предупреждал ее:
— Завтра утром, Клавдия Петровна, вы не ждите меня. По воскресеньям мне остров и днем нельзя бросать.
* * *
Михаил Солдатов теперь с утра до вечера мотался взад и вперед по центральной усадьбе конезавода на своем самосвале мимо окон Макарьевны, у которой квартировала Настя, не только не убавляя, а, казалось, еще больше прибавляя скорость. И никто не видел, чтобы, проезжая мимо корчмы Макарьевны, он хоть когда-нибудь высунул из кабины свой чуб. Вплоть до того самого дня, когда мотор его самосвала вдруг закашлял, окутался сизым дымом и заглох прямо перед ее корчмой. Хозяйка тут же и появилась в распахнутой калитке, спрашивая у Михаила:
— Что же это ты, Миша, совсем загордел? Даже здоровкаться перестал.
Выскочив из кабины и поднимая капот самосвала, Михаил то ли не услышал ее слов, то ли не захотел удостоить ее своим ответом. Но это Макарьевну не смутило..
— И про Настю ничего не спросишь.
Залезший с головой под капот самосвала Михаил невнятно отозвался оттуда:
— А чего спрашивать? Я о ней и так все знаю.
Мотор всхлипнул, забормотал, схватил было обороты и заглох. Пришлось Михаилу опять нырять под капот. Не успел он вынырнуть обратно, как голова Макарьевны уже очутилась рядом с ним под капотом самосвала.
— Вот и напрасно так думаешь. Нету больше Насти. Уехала от нас.
Мотор под руками у Михаила взрокотал громко и мощно. Он захлопнул капот с такой силой, что Макарьевна едва успела выхватить голову из-под него.
— Что ты, старая бреховка, бормочешь? Куда она уехать могла?
Макарьевна обиделась:
— Спасибочка тебе. Меня еще никто за всю жизнь бреховкой не называл. Это ты мне за то, что я целый месяц по ночам ни за грош дежурила над твоим родичем.
— Вот и опять брешешь. Во-первых, я тебе за это две машины угля привез. А во-вторых, больше дежурила Шелоро, пока ты свою клиентуру в корчме спаивала. — И Михаил презрительно оттолкнул Макарьевну от себя. Но то ли он не рассчитал своей силы, то ли Макарьевне так и нужно было, чтобы, не удержавшись на ногах, плюхнуться на дорогу, расплескав свою широкую сборчатую юбку поперек всей улицы. Тут же из всех ближайших дворов повыскакивали на ее крик люди:
— Ах ты, убивец! Правильно тебя Настя бросила!
Растерявшийся Михаил хотел было помочь ей подняться, но она с негодованием обеими руками отпихивалась от него:
— Я тебе покажу, как руки распускать. Я отсюда прямо к генералу Стрепетову пойду. Он тебя сразу же выгонит на все четыре стороны. Научит, как надо старых людей уважать. Недаром Настя и сбежала от тебя в Ростов. Таперича поищи ее там.
И еще долго после того, как Михаил отъехал от корчмы Макарьевны, она продолжала сидеть посредине улицы, подсолнухом распустив по асфальту свою желтую юбку и потрясая вслед ему кулаками.
Ей и оглянуться было некогда, чтобы увидеть, как мало-помалу вокруг нее все больше сбивалось людей, с восхищением наблюдавших за этим бесплатно выпавшим на их долю спектаклем.
Промчавшись по центральной улице через весь поселок так, что гуси снежными хлопьями разлетались в стороны из-под колес самосвала, Михаил круто осадил его у самого последнего из недавно построенных на конезаводе коттеджей. Если бы Михаил и не знал, кто в нем живет, он сразу же смог бы догадаться об этом по целой дюжине красных, зеленых, желтых, синих детских штанишек, платков и юбок, трепыхавшихся под ветром на протянутой через весь двор веревке. Прямо за этим последним в новом поселке двором начиналась ровная, как скатерть, табунная степь, лишь кое-где взгорбленная скифскими, ногайскими и более поздними насыпными курганами. Иногда между ними маячили источенные ветром и изъеденные дождем каменные бабы.
Для Егора и Шелоро Романовых, когда смягчившийся генерал Стрепетов вернул им ключи от коттеджа, не могло быть большего утешения в вынужденной оседлой жизни, как постоянно видеть из окон эту степь с кружевом дорог, расходившихся во все стороны до белесого горизонта. Егор не на шутку испугался задним числом, когда на другой день генерал Стрепетов, принародно отчитав его за дезертирство с конезавода, не преминул пригрозить: