Но с течением времени пассажиры уже с другого бока вернулись к этой теме:
— Но одевать, товарищ водитель, ты свою красавицу мог бы и получше.
— А деньги за проезд ты с нее тоже берешь?
— Что-то она дюже тощая у тебя.
Поскольку за это время Михаил уже успел узнать в лицо всех своих постоянных пассажиров, он с дружелюбной краткостью отвечал по динамику:
— У нее абонемент.
— Вот заработаю денег и тоже ей пончу куплю.
— А что худая, так это она сама талию держит.
И при этом он скашивал глаза на Настю, опасаясь, как бы она не обиделась на него за то, что он выносит на публичное обсуждение ее секреты. Но она только улыбалась, слушая эти переговоры в троллейбусе.
Скучающим пассажирам троллейбуса вскоре понравился этот диалог. И ни разу Настя не сделала попытки вмешаться в него. Привыкшая придремывать, привалившись к плечу Михаила, она вплоть до конечной остановки не открывала глаз. До тех пор, пока однажды чей-то задумчивый голос с восхищением не произнес у нее за спиной в салоне троллейбуса:
— Да, талия у нее, как у Лолиты Торрес.
Открыв глаза и нагнувшись в кабине у Михаила к микрофону, Настя отчеканила:
— Если кто-нибудь еще раз начнет меня по косточкам разбирать, я ему, — и, распахнув дверцу кабины в салон, она двумя растопыренными пальцами ткнула, как вилкой, перед собой: —…вот так.
Тишина сразу же после этих слов воцарилась в троллейбусе полная. Один лишь мужской голос в самом дальнем конце салона с уверенностью подтвердил:
— И выбьет. Такая на всю последующую жизнь может сделать слепым. Никакая она не Лолита Торрес, а обыкновенная цыганка.
На что другой мужской голос с откровенной завистью возразил:
— Есть же еще такие красавицы на земле.
Этих слов Настя уже не слышала. Ее голова опять упала Михаилу на плечо.
Ни до этого, ни после еще никогда не довелось испытать Михаилу в своей жизни чувство, которое он испытывал теперь, когда вот так ехал, глядя перед собой, по каменному ущелью города, загроможденному машинами и людьми, и голова Насти покоилась у него на плече.
Но и ни один из всех своих рейсов по маршруту «Вокзал — Ростсельмаш» и обратно отныне не согласился бы он променять на тот, когда уже в десятом часу подхватывал Настю на углу Нового переулка и улицы Энгельса в почти совсем опустевший троллейбус. Лишь одиночные пассажиры иногда входили и выходили из него или же дремали до самого конца в глубине полутемного салона. А часто вообще никого не оставалось в позднем троллейбусе, кроме Михаила и Насти. Город, постепенно замирая, уже начинал гасить уличные фонари, все больше оставляя между ними темных промежутков, задергивая изнутри окна квартир и наглухо отгораживая их от окружающего мира синими, красными, желтыми, зелеными шторами и портьерами, за которыми двигались неясные тени. Тем ярче выплескивались из полутьмы по сторонам улицы витрины магазинов с манекенами пластмассовых красавиц и красавцев, и тем ослепительнее вспыхивали над карнизами многоэтажных домов и бежали вдогонку одна за другой аршинные буквы реклам.
— И долго еще тебе свой диплом защищать? — вполголоса разговаривая с Настей, спрашивал Михаил.
— Не знаю, Михай. До этого мне еще нужно вагон найти.
Приоткрыв на остановке дверцу и впустив пассажира, Михаил поворачивал к ней удивленное лицо:
— Какой вагон?
Настя прикладывала палец к губам.
— Тише, Михай. Который украли.
Удивление в глазах у Михаила перерастало в изумление.
— Как это можно вагон украсть?
Встряхнув головой, Настя рассыпала по плечам колечки своих волос.
— А твой троллейбус, например, можно?
— Кому он может понадобиться? — Михаила вдруг осенило: — Значит, тот вагон был не пустой?
Настя оглядывалась.
— Пожалуйста, не шуми.
— Мы сейчас с тобой опять одни, — успокаивал ее Михаил. — Этот пассажир на Семашко сошел. Значит, в этом вагоне какой-то очень дорогой товар был, если его не побоялись от состава отцепить.
Настя устало улыбалась.
— Ты у меня, Михай, всегда был догадливым.
От этой похвалы, особенно от слова «у меня», Михаил краснел. Хорошо еще, что в кабине было полутемно.
— Но тогда на нем обязательно должны быть особые пломбы.
Тут же Михаилу пришлось испытать разочарование. Оказывается, он поспешил радоваться.
— Как будто ты забыл, как сам же и жаловался мне, что на конезаводе шофера, пока доедут с нефтебазы до гаража, не раз и снимают с бензоцистерн, и ставят на место пломбы.
— Чтобы по пути с частников лишнюю десятку сорвать, — угрюмо подтвердил Михаил.
Настя уже нахлобучивала капюшон, готовясь сходить на своей остановке под дождь, и он неуверенно предлагал ей:
— Может, доедешь со мной до парка, а оттуда я провожу тебя назад?
Она неизменно отказывалась:
— Я и сама не боюсь. — И как всегда, спрыгнув с подножки, тут же бежала наискось через улицу к своему пятиэтажному дому. Только после того, как она уже скрывалась в своем подъезде, он трогал с места троллейбус.
Но, поскольку от украденного кем-то вагона зависела, по словам Насти, защита ее диплома, Михаил вернулся к этой теме на следующий день:
— Ну, а если они отцепили его от состава, то, значит, он где-то здесь близко должен быть.
У Насти заблестели глаза.
— Почему близко?
— Потому что вагон не иголка. Перецепить его к какому-нибудь другому составу тоже непросто. Нет, его надо где-то здесь искать, — с уверенностью заявил Михаил.
— Где? — настойчиво спросила Настя.
— Например, в каком-нибудь тупике.
— Я, Миша, за это время уже обыскала в Ростове все тупики. Ты думал, я просто капризничала, когда отказывалась по воскресеньям с тобой в кино ходить?
Опять что-то похожее на радость испытал он, услышав эти слова.
— Надо еще вокруг Ростова поискать. Там много заброшенных тупиков, я не раз своими глазами видел. Например, в Хотунке или в Кизитеринке. Хочешь, я помогу тебе? Мне все равно по выходным нечего делать. Вдвоем скорее найдем.
— Спасибо, Миша, но какой же я потом буду следователь, если не сумею найти сама. Мне перед собой будет стыдно за чужой спиной диплом защищать.
— За чужой?
— Не обижайся, Михай, ты же знаешь, что я со своим характером сама ничего не могу сделать. — Сузив глаза, Настя упорно старалась что-то рассмотреть в ущелье безлюдной ночной улицы и неожиданно спросила: — А как ты думаешь, кто и зачем хотел у Будулая память отбить?