– А зачем мне деньги, – вдруг сказала Катя, – ведь я без вашего ведома даже уехать никуда не могу, сижу в клинике, словно в тюрьме.
– Работа у нас такая. Понимаешь, Катерина, мы, можно сказать, на осадном положении. Многие желают, чтобы нас не было, а вот нам остановиться ну никак нельзя. Никак, понимаешь?
– Понимаю, – невнятно пробормотала Катя.
И Марат Иванович понял, что самое время не просто предложить кофе, а сварить, налить девушке чашечку, поговорить еще более душевно, и тогда она, может быть, растает и согласится продолжить работу. А расставаться с ней Хазарову не хотелось, ведь Катя в клинике была незаменимым человеком. Немногословная, исполнительная, никогда не лезет не в свои дела, а делает лишь то, что необходимо.
«Ну да, не сложились у нее как-то отношения с Грязновым, ну так ведь и я Грязнова недолюбливаю. Слишком уж гнусный тип Валера.» Но без таких, как понимал Хазаров, тоже нельзя. Тем более вот и сейчас Грязнов затеял новую операцию с детьми и уже собрал дюжину на специально отведенной территории за высоким забором, тщательно охраняемой.
– Знаете, Марат Иванович, почему я хочу уйти из клиники?
– Ну скажи, голубушка, – Хазаров говорил так, как любящий отец говорит с молоденькой дочерью.
– Мне страшно.
– Страшно? – улыбнулся Хазаров.
– Да, очень страшно.
– И чего же ты боишься, Катерина?
– Всего боюсь: Грязнова боюсь, психов боюсь.
– Зачем ты так говоришь – психов? Это больные люди, душевнобольные, Катя.
– Я даже себя боюсь.
– Ты просто перенервничала, волнуешься. Вот уедет Шнайдер, и тогда, пожалуйста, дам тебе отпуск, и не двадцать четыре рабочих дня, а месяца полтора. Даже, если пожелаешь, куплю тебе путевку куда-нибудь в теплые края.
Можешь поехать в Турцию, в Тунис, в Египет или куда-нибудь на острова. Представляешь, пальмы, синее-синее море, чайки белые… В общем, красота такая, что, как говорится, и за деньги не купишь.
Катя улыбнулась с недоверием. Кто-кто, а она понимала, что навряд ли когда-нибудь словам Хазарова суждено сбыться. А главврач заливался, расхаживая по кабинету:
– Ты молодая, красивая, с деньгами. Поедешь куда-нибудь на Гавайи. Я там никогда не был, но по телевизору видел: море чистое, волны, пляж и пальмы. Все люди загорелые, и ты побудешь среди них, а не среди наших больных. Поедешь, отдохнешь, и все у тебя сложится хорошо, все забудется.
– Ой, Марат Иванович, хотелось бы в ваши слова поверить, но мне страшно даже в этот подземный коридор заходить. А как шаги Грязнова услышу, сразу же к стене хочется прижаться.
– Так тебя что, Катя, Грязной пугает?
– Нет, не столько Грязнов, Марат Иванович, сколько то, чем мы здесь занимаемся.
– А чем же мы таким плохим здесь занимаемся? Вот господину Шнайдеру операцию сделали, так что же здесь плохого?
– А разве мы имеем право операции делать?
– Ну а почему бы и нет? Ведь иногда грузовой автомобиль подвозит людей, хотя, в общем-то, делать этого его водитель не имеет права, – Марат Хазаров говорил вкрадчиво, вдумчиво.
И постепенно Катя начинала оттаивать, думать, что не все в этом мире так плохо и никакой дрянью они не занимаются, а делают лишь то, что должны делать.
Кофе сварился. На столе появилась коробка дорогих конфет, пачка сигарет, пепельница, зажигалка. В общем, понемногу Хазаров убедил Катю не делать опрометчивых шагов.
А сам, как опытный психиатр и немолодой человек, сообразил: долго девушка не продержится. Может, еще неделю, от силы месяц, а потом сорвется, убежит. Так что пришло время подумать о замене. Но заменить талантливую ассистентку на такую же талантливую и к тому же молчаливую не так-то просто. Придется потратить кучу времени на всевозможные объяснения и уговоры, на обработку нового человека. А тут, так сказать, готовый специалист, расставаться с которым не хочется. Но, как уже понимал Хазаров, расстаться придется и скорее всего специфическим способом, при помощи Грязнова – так, чтобы от нее и следов не осталось, якобы улетит за границу, а назад не вернется.
– Послушай, Катерина, – сказал Марат Иванович вкрадчиво и задумчиво. Он стоял, глядя в окно на облетевшие деревья, в ветвях которых еще кое-где трепетали злотые листья, – давай ты сходишь в отпуск недельки через две, а?
Катя отставила чашку с кофе. Она, идя в кабинет к главврачу, рассчитывала на конкретный и прямой разговор, но Хазаров, как всегда, оказался хитрее, и ничего у нее не вышло.
«А может, действительно, – мелькнула мысль, – сходить в отпуск, а потом видно будет?»
– Вот разберемся со Шнайдером, выпишем его, и ступай отдыхать. Я тебе дам денег, так сказать, получишь отпускные и сможешь отдыхать недельки две-три, так, чтобы себе ни в чем не отказывать, чтобы чувствовать себя обеспеченным человеком. Я, конечно, уверен, ты никому ничего лишнего болтать не станешь.
– Да, не стану, – произнесла Катерина.
– Вот и хорошо. Считай, мы с тобой обо всем договорились, правда?
Катя кивнула в ответ и поднялась, понимая, что разговор закончен. Хазаров же подошел, стал напротив нее, заглянул в глаза.
– Так мы договорились? – таким же вкрадчивым тоном произнес он.
– Договорились, Марат Иванович, на две недели.
– Правильно, на две недели, четырнадцать дней. А потом улетай куда-нибудь отдохнуть. Хочешь, я тебе подберу какой-нибудь солидный курорт? У меня есть хорошие знакомые в турфирмах.
– Спасибо. Думаю, я сама найду.
– Я бы тебе помог, со всевозможными скидками. Было бы дешево и сердито.
– Спасибо, Марат Иванович, я подумаю.
– Ну а теперь иди, ступай, дорогая.
Ассистентка покинула кабинет, а Хазаров помрачнел. Последнюю неделю он все время пребывал в ожидании каких-то неприятностей, каких – сам не мог понять. Просто все шло не так, как он любил. Эти Рублев, Грязнов, Катя, жена Шнайдера – все его раздражали, не давали работать спокойно, хотя он прекрасно понимал, что его работа в первую очередь состоит из преодоления всевозможных трудностей, и если не ему, то больше этим заниматься некому.
Он сел за стол, подвинул к себе чашку с кофе и занялся рутинной работой – взялся просматривать истории болезней своих пациентов. В чем, в чем, а в этом он толк знал.
В конце коридора, на втором этажа административного корпуса, находилось две комнаты для охраны – спальня и гостиная. В гостиной на диване и развалились Колян с Толяном – именно так звал их Валерий Грязнов. Парни смотрели порнуху на большом экране телевизора. Мастурбировал толстый негр, глядя на извивающихся на кровати лесбиянок. Толян же держал в руках банку пива, медленно его потягивал, курил. Звук был отключен, они услышали шаги, приближающиеся к их двери.