Мелькнула мысль — наверняка мои слова в какой-то искаженной форме дойдут до Гастона, но мне уже было все равно. Чуть было с разбегу не проговорилась о своем интересном положении, но воздержалась, поскольку Порайская и без того была настолько переполнена новостями, что не сумела скрыть нетерпения немедленно поделиться ими с соседями и принялась спешно прощаться. Вот теперь она вела себя невоспитанно, распростилась со мной просто в непристойном темпе.

С облегчением вздохнув после ее отъезда, я позвала Романа.

— Ну и что же это такое? — набросилась я на него.

Мрачный Роман уже в который раз ответил, что он, к сожалению, не может никак повлиять на мои перемещения во времени.

— Ясно, не можете, раз этот проклятый барьер теперь тут стоит постоянно! — продолжала я бушевать. — И никак его не объехать. Интересно, что бы вы сейчас делали на моем месте?

Роман изумился и встревожился.

— О каком барьере пани изволит говорить?

— Ну как же, торчит, проклятый, на нашем лугу. Не видели? Бело-зеленый он, барьер времени, точно! Увы, на себе два раза проверила.

Роман был явно растерян. Как-то странно глядя на меня, он пробормотал:

— Да нет же, пани наверняка ошибается. Это не тот барьер! Барьер времени невидим, а тот, что на лугу, никакого отношения...

— Вот уж нет! — фыркнула я. — Говорю вам — на своей шкуре испытала два раза и больше не желаю! А желаю вернуться обратно в двадцатый век, и именно в пятницу, сегодня! И умоляю вас — ну сделайте же что-нибудь! Вот вы говорили о каких-то премудрых ученых физиках, что ли, попросите их больше со мной не экспериментировать! С меня довольно!

— Попробую, — неуверенно пообещал Роман. — Хотя именно теперь это будет особенно трудно. А пани графиня пусть для себя выберет, в каком столетии вы хотели бы остаться навсегда. Вот в этом времени, где находитесь сейчас, или опять перенестись в конец двадцатого века? Собственно, уже можно говорить о веке двадцать первом, ведь двадцатый вот-вот кончится.

Раздумывала я недолго, что тут выбирать? От всех этих перемещений во времени у меня перепуталось все на свете — Гастоны, Арманы, поместья и завещания. Незыблемой оставалась лишь беременность. Ребенка я ждала от Гастона, а в этом веке он мне даже не объяснился в любви, не говоря уже о том, что я с ним ни разу не переспала. Мужчине можно внушить многое, но не такое же чудо! Да и Арману легче тут меня угробить... К черту Армана, к черту остальные аргументы, если главный я ношу в собственном чреве!

И я без тени сомнения заявила:

— Я хочу жить в конце двадцатого века. Не беспокойтесь, Роман, мнения своего я не изменю. И если эти многомудрые ваши кретины что-то в состоянии сделать, пусть сделают. Больше таких переживаний я не вынесу. В моем состоянии...

Умному и намека достаточно. Роман все понял. Теперь не мадемуазель Лера станут осуждать, меня прозовут распутницей, останься я в этих благословенных временах! Перстень обручальный я получила в двадцатом веке, не сейчас, и жениться на мне хотят в будущем.

На лице Романа появилось дотоле неизвестное мне выражение решимости, и, глядя куда-то поверх моей головы, он клятвенно заверил:

— Жизнь отдам, но сделаю все, чтобы пани оказалась там, где пожелает. Клянусь спасением бессмертной своей души, буду заботиться о пани как о собственной дочери и сделаю не только все, что смогу, но и больше того.

И только когда он вышел, я обернулась, чтобы взглянуть — на что же такое Роман смотрел, давая торжественную клятву?

На стене за моей спиной висел портрет моей матери.

* * *

На следующее утро Зузя стала свидетельницей моего утреннего недомогания. Даже рвоты сдержать не удалось. Горничная была перепугана, а мне пришлось опять прибегнуть к невинной лжи. После того как немного пришла в себя, усадила дрожавшую девушку напротив и сокрушенно призналась в покушениях Армана на мою жизнь, наконец завершившихся успешным отравлением. Вскочив, милая моя Зузя решила спасать барыню и, крикнув «Мигом принести травяной настой для прочищения желудка», умчалась. Ладно, бог с ним, выпью и настой, лишний раз прочищу желудок, только польза организму.

Когда наконец после всех утренних процедур я смогла принять Романа, тот начал с обнадеживающего:

— Есть надежда, проше пани! Завтра, сегодня ведь четверг.

Я потребовала разъяснений. И получила их.

— Обратное перемещение пани во времени произошло в пятницу, так ведь? В пятницу прилетает вечером господин де Монпесак, та пятница здесь приходится на завтра. Полной уверенности у нас нет, но получено согласие в точности повторить все, только в обратном порядке. Не стану вдаваться в подробности, мне они ясны, боюсь, пани не поймет. Пришлось бы вас ознакомить со всеми этими парадоксами времени и искривления пространства, благодаря чему кто поглядит на нашу Землю с далекой галактики, имеет шансы даже динозавров увидеть, преподать азы четвертого измерения и многое другое...

От галактик, динозавров и четвертого измерения мне стало плохо, и я испуганно перебила друга:

— Нет, нет, замолчите, Роман, боюсь, опять затошнит! И еще ночью приснится!

— Не буду, не буду! — успокоил меня Роман и, чтобы порадовать, вытащил из кармана мобильный телефон. — Глядите, что сохранилось!

— У меня такой же, — похвасталась я и вытащила из ящика стола припрятанный там свой телефон. Все боялась, не дай бог, кому на глаза попадется. — Ну и что? Кому мы теперь можем звонить?

— Боюсь, только друг другу. Мой пока не разрядился, дайте-ка... да и ваш тоже. Ведь здесь их для подзарядки не к чему подключить...

— Роман, давайте о деле. Вы сказали, надо все в точности повторить. И Мончевскую тоже?

— Обязательно, ведь я с ней поехал на «мерседесе» за продуктами в суперсам. Вы сами просили накупить деликатесов к приезду господина графа, помните? Тьфу, не с Мончевской я поехал, с пани Сивинской, которая здесь уже, в девятнадцатом веке, оборотилась Мончевской. Вы еще велели купить и устрицы, помните? Граф их любит. А теперь со всеми этими продуктами нам надо переместиться во времени...

— И с устрицами тоже? Где я здесь найду устрицы?

— Да нет, обнаружив неладное, я поспешил к пани, так что Мончевская успела купить лишь сахар, чай, приправы и что-то еще.

— Очень хорошо! — обрадовалась я.

Какой нелегкой для меня оказалась эта пятница! Сначала обычные тошнота и рвота, травка для прочищения желудка. Я заметила изменившееся ко мне отношение прислуги и поняла — Зузя в своей болтливости поставила в известность весь персонал о несчастной барыне, пострадавшей от преступных поползновений незадачливого претендента на ее руку вельможного пана Гийома. Позавтракав с отменным аппетитом, после насильственного прочищения желудка я едва успела одеться, как появилась первая гостья. Ну как же, мой приемный день, а всем не терпелось собственными глазами взглянуть на женщину, признавшуюся в любви к распутнику французу. Пани Порайская поработала на славу.