Наверное, ты очень крутой.
– Нет! Нет! Это все не мое, это все брата. Это его квартира!
– Да что ты говоришь?! – заулыбался Глеб, показывая крепкие белые зубы. – А теперь давай мне деньги и ключи от машины.
– Машина внизу, во дворе.
– Синий БМВ – это твой?
– Да-да, синий… мой… моя тачка.
– Ключи?
– Они у моего водителя.
– У того, что в прихожей?
– Да, у него в кармане.
– Это хорошо. Деньги!
– Погоди, я дам тебе деньги…
Цыган поднялся со своего места. Глеб спрятал револьвер в кобуру.
Пошатывающейся походкой Цыган подошел к большому книжному шкафу, стал перед ним на колени и открыл его. Глеб увидел в середине черную дверь сейфа.
– Так ты хранишь деньги не в сберкассе, а дома?
– Понимаешь, мне нужна наличка, чтобы рассчитываться с людьми.
– Понимаю, понимаю. Ну, открывай же свой сейф. Цыган дрожащим пальцем принялся набирать цифры.
Затем повернул ручку, и дверь сейфа медленно отъехала в сторону.
– Смотри, смотри, сколько у меня денег! Бери их все, только не убивай…
Цыган вытащил одну толстую пачку и швырнул к ногам Глеба, затем вторую.
Глеб, казалось, не смотрит на Цыгана. Он стоял вполоборота.
– Сволочь! – вдруг пронзительно закричал Цыган, и в его руке появился черный револьвер.
Но Глеб видел отражение Цыгана в экране большого телевизора. Он сделал шаг в сторону, затем пригнулся, и прозвучал негромкий хлопок. Цыган упал на спину.
Его револьвер отлетел в сторону. Глеб мгновенно определил, что Цыган мертв – пуля попала прямо в сердце. Он подошел к сейфу и медленно переложил деньги в свою спортивную сумку. Затем вышел в коридор. Телохранитель без сознания сидел у радиатора. Его голова свесилась набок.
Глеб запустил руку в карман его куртки и извлек связку ключей. Затем приставил револьвер к виску небритого телохранителя и спокойно нажал на курок.
Ровно через полминуты Глеб Сиверов уже открывал дверь синего автомобиля.
Альфред Иннокентьевич Бортеневский всю ночь не ложился спать. Он ходил по своей огромной квартире в Лаврушинском переулке из одной комнаты в другую. Его жена сидела на диване в гостиной, поджав под себя ноги. Ее глаза были красны от слез. Бортеневский то и дело поглядывал на телефон. В квартире, кроме самого банкира и жены, находилось четверо телохранителей. Это были самые лучшие, самые преданные охранники из его банка. Двое из них сидели в прихожей, один – у двери на балкон, а еще один – в кухне. Они были вооружены.
В восемь утра вновь зазвонил телефон. По звонку Бортеневский догадался, что звонок междугородный. Он судорожно схватил трубку, прижал ее к уху.
– Алло, я слушаю!
– Так вот. Ты еще не решил? – раздался уже знакомый банкиру голос.
– Я согласен на все, согласен… Я подпишу все бумаги, все бумаги будут подписаны!
– Вот когда бумаги будут подписаны, тогда ты получишь свою дочь.
– Что с ней? – выкрикнул в трубку Бортеневский. – Она жива?
– Конечно, жива.
– Дайте ей трубку, я хочу слышать ее голос.
– Ты плохой отец, – раздался голос мужчины.
В его голосе не было и нотки сочувствия. Это была простая констатация факта.
– Дайте, дайте, я вас умоляю! – срываясь на крик, просил Бортеневский.
– Девочка спит. Она изрядно переволновалась и будить ее не стоит.
– Дайте, я вас прошу! – Бортеневский почти совсем не владел собой. – Очень прошу, заклинаю!
Его жена вскочила с дивана и подошла.
– Что?! Что они говорят?! Скажи!
Бортеневский пожал плечами и поднял указательный палец, предупреждая жену, чтобы она молчала.
– И еще послушай, – раздался тот же спокойный и уверенный голос, – только не вздумай обращаться в милицию. Я предупреждаю. Иначе ты никогда не увидишь своего ребенка, не увидишь целиком.
– Хватит меня пугать! – истерично завопил Бортеневский. – Дайте ей трубку, я хочу услышать ее голос!
Несколько мгновений царила тишина. Затем послышался детский плач, тонкий, пронзительный голосок.
– Доченька, это ты? – закричал в трубку Бортеневский.
– Подожди, сейчас ты услышишь ее голос, – сказал мужчина.
И действительно, через несколько секунд в трубке послышалось прерывистое дыхание:
– Папочка, папа, забери меня отсюда!
– Доченька, доченька, как ты себя чувствуешь?
– Папочка, забери меня! Мне здесь очень плохо, они забрали меня у бабушки, забрали…
– Доченька, не бойся, все будет хорошо, я тебя заберу… Жена вырвала у Бортеневского трубку и громко закричала:
– Доченька! Родная моя… родная…
– Все. Разговор закончен. Послезавтра должны быть подписаны все бумаги.
Скажи своему мужу. Ясно тебе? – в трубке раздались гудки.
А жена банкира так и осталась стоять у стола. По ее щекам бежали крупные слезы, губы дрожали. Она как-то истерично вскрикнула и со злостью швырнула трубку на стол.
Один из телохранителей заглянул в комнату.
– Все в порядке? – осведомился он.
– Пошел вон! – закричал Бортеневский, Мужчина в белой рубашке с револьвером под мышкой виновато кивнул и покинул комнату.
Бортеневский устало опустился в кресло. Судорожно дыша, он несколько минут пытался прикурить сигарету. Но зажигалка все время выскальзывала из дрожащих пальцев.
Наконец Бортеневский смог зажечь сигарету и жадно затянулся.
– Это сумасшествие. Наверное, я не доживу до завтрашнего дня, у меня страшно болит сердце.
Он бросился к комоду и принялся рыться в верхнем ящике. Он выбрасывал наверх бутылочки, яркие коробочки с лекарствами. Наконец нашел таблетки.
Дрожащими руками он разорвал упаковку и бросил сразу две таблетки в рот.
– Тебе плохо? – участливо спросила жена, но по ее виду нетрудно было догадаться, что и она нуждается в помощи.
Ее тонкие пальцы дрожали, а лицо судорожно дергалось. Казалось, она вот-вот разрыдается, рухнет на пол и будет биться в истерике.
– Все хорошо, все будет хорошо. Не волнуйся. У меня много денег, я все улажу.
– Да к черту твои деньги! – закричала молодая женщина. – К черту! К черту!