Звякнула в руке связка ключей. Глеб отворил сперва одну ничем не приметную дверь, затем чуть слышно заскрежетал сложный замок двери-сейфа, и он тут же закрыл их за собой. Слабый свет заливал помещение. Пыль клубилась в косых лучах солнца.
Глеб совершил беглый осмотр. Нет, никто сюда не заходил в его отсутствие.
Да и кто здесь мог появиться! Еще стояли на столике две чашечки с высохшим кофе. Пыль ровно покрывала доски пола.
Глеб отодвинул в сторону книжные полки и открыл еще одну дверь – ту, которая вела в самое сердце его мастерской. Его встретил мертвый блеск погасшего экрана монитора. Мягкое кресло приняло Глеба, и он на какое-то мгновение даже зажмурился от удовольствия.
«Вот здесь бы провести день-два, глядя на голубой экран, а затем вечером сидеть за столом и чистить оружие, выбирая пылинки из самых маленьких трещин, натирая детали смазкой, снаряжая магазины».
Глеб нажал кнопку, монитор засветился… На всякий случай проверил, не оставил ли каких записей. Пусто, лишь одни базовые программы. Уходить не хотелось, да и нужно было сделать еще кое-какие дела. Но Сиверов оттягивал свое прощание с мастерской.
Он сполоснул фильтр кофеварки, неприятно ощутив на пальцах твердые крупинки размолотого кофе, засыпал новый порошок и включил аппарат. Вскоре мастерскую наполнил приятно возбуждающий аромат, тонкой струйкой зажурчал напиток. Кофеварка выпустила из своей утробы несколько облаков пара и подмигнула хозяину красным огоньком индикатора.
Глеб не стал мыть чашки, а взял последнюю чистую из набора. Тонкий белый, без рисунка, фарфор, небольшое, изящно выгнутое блюдце. Глеб сел на край подиума и поставил чашку себе на колено. Он часто так проверял, разгулялись ли у него нервы. Чашка стояла неподвижно, и даже кофе не плескался в ней.
«Все хорошо, все отлично, – успокаивал себя мужчина. – То, что с тобой случилось, – вполне закономерно. Иного и не могло быть».
Он нетерпеливо сделал несколько глотков, обжигая губы, обжигая язык, небо.
Это всегда успокаивало – физическая боль помогала заглушить душевную.
Два портрета висели на стене. Сиверов подошел к ним и снял, скрутив в трубку. Затем щелкнул зажигалкой и поднес огонек к краю бумаги. Толстый ватман неохотно занялся, но затем в бумажную трубку, словно в дымоход, с шумом потянуло воздух. Огонь ровными упругими языками стал подбираться все ближе и ближе к пальцам, сжимающим края трубки. Глеб положил горящую бумагу в умывальник, дождался, когда сгорит последний клочок и включил воду. Черные хлопья, разваливаясь на микроскопические кусочки, один за другим исчезали в зарешеченном отверстии стока.
«Ты теряешь свое лицо», – невесело пошутил Глеб и вымыл руки.
Тишина, царившая в мастерской, начала угнетать его. И чтобы обмануть свое одиночество, мужчина включил музыку. Убавив громкость чуть ли не до шепота, он выбрал диск наугад и теперь вслушивался в голос Фишера Дискау, исполнявшего Шуберта.
«Как редко Бог награждает человека талантом, – думал Сиверов. – Как редко Бог награждает человека умом, и как редко случается, что и ум и талант достаются в одни и те же руки. Умный певец – редкость. Но самое странное то, что интеллект исполнителя можно сразу же отличить, прослушав всего несколько минут записи. И пусть певец повторяет чужие слова, исполняет чужую музыку, но все равно, в его голосе слышна душа, слышен ум».
А в том, что Фишер Дискау – чрезвычайно умный человек, Глеб не сомневался.
«Когда кончится компакт, я должен буду уйти из мастерской», – решил он для себя.
Ему было легче смириться с этой мыслью, словно бы не он сам, а кто-то свыше отмерял ему время. Слишком многое удерживало его здесь, чтобы он сам решился уйти.
Глеб не спеша перебирал оружие, решая, что ему стоит взять с собой.
Громоздкие приспособления он сразу же отложил в сторону.
Наконец, на столе остались лежать лишь два пистолета, короткоствольный револьвер, разобранная на части винтовка с оптическим прицелом да дюжина коробок с патронами. Все остальное оружие вновь заняло свое место в тайнике.
Теперь уже сумка не казалась Глебу такой легкой. Брезентовый ремень оттягивал плечо, когда он, стоя в дверях, дожидался, когда же наконец кончится компакт. Но вот прозвучали последние такты музыки.
Глеб нажал кнопку на пульте дистанционного управления. Погас красный огонек. Мастерская вновь приняла безжизненный вид. Сиверов бросил пульт на скомканное покрывало, лежавшее на подиуме, и вышел на площадку. Он посмотрел в дверной проем так, словно перед ним была картина в простой деревянной раме. Ему хотелось как можно более подробнее запомнить все, что он оставлял здесь.
Нет, интерьер мастерской не был наполнен уютом, но все-таки это была часть его души, которую он оставлял здесь, в Москве, в городе, который стал для него родным, часть его самого.
– Долгое прощание – долгая печаль, – пробормотал себе под нос Глеб, закрывая дверь.
Вновь заскрежетали замки, и, как бы боясь вернуться Сиверов заспешил вниз, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Сумка несколько раз больно ударила его по бедру.
– Джентльменский набор, – хмыкнул Глеб. – Оружие, смена белья, патроны и несколько компактов с музыкой. Если меня сейчас возьмут, то хороший телевизионный репортаж обеспечен.
И Глеб представил себе, как на экране телевизора после серьезного лица диктора возникает стол, на котором в ряд разложены пистолеты, разобранная винтовка, квадратные коробки компакт-дисков. Но на всем этом не задерживается внимание зрителей, главное – это ровные пачки стодолларовых купюр по десять тысяч в каждой. Деньги, которые он сейчас не может использовать, которые нужно надежно спрятать, про которые нужно заставить себя забыть.
«Слава Богу, доллары – это не рубли, – ухмыльнулся Глеб, садясь в машину, – не нужно опасаться денежных реформ. Они пролежат в надежном месте года два или три. А тогда уже все забудется, сменятся люди в руководстве, и никому не будет дела до того, что где-нибудь за границей всплывут купюры, номера которых записаны в толстой амбарной книге бухгалтерии. Плата за смерть, – думал мужчина, выезжая на улицу. – Не только за чужие смерти, но и за свою собственную. Мне приходится умирать во второй раз».
Сразу за перекрестком Глеб остановился и подошел к газетному киоску.
Небольшая очередь, человек пять интеллигентного вида, в очках. Киоскерша старательно отсчитывала сдачу, подавала людям сложенные вдвое газеты.
– Какое-нибудь рекламное приложение, – попросил Глеб Сиверов.
Ему досталась толстая газета на тридцати страницах. Устроившись в машине, он принялся листать ее. Объявления о квартирных обменах его не интересовали. Точно так же, как продажа радиотехники, кошек, собак.
Наконец, его внимание остановилось на рекламном объявлении, снабженном фотоснимком – длинные ряды металлических стеллажей, мерцание маленьких дверок – депозитарное хранилище. Он пробежал взглядом объявление. Все его устраивало. Да и банк, где располагалось хранилище, находился недалеко, всего лишь в трех кварталах отсюда. Газета полетела на заднее сиденье, и впервые за этот день Глеб Сиверов по-настоящему куда-то заспешил.