Я посмотрела на Костика с внезапно вспыхнувшим интересом. Вот с ним у нас есть общее — золотая муха, стремление ее разыскать, увидеть, в руках подержать! И говорил он со мной по-человечески, просто, без притворства. Не лгал, не притворялся всезнающим, не напускал таинственность, не смотрел свысока, относился как к равной. Может быть, с самого начала следовало искать именно такого, а не потрясающих красавцев и бесподобных перлов создания?

И такая какая-то атмосфера создалась в комнате... такая, что мы оба лишь с большими усилиями заставили себя вернуться к реальности. Не один час на это потребовался. И теперь, в соответствии с добрыми польскими традициями, мне следовало поставить перед ним блюдо с чем-то сытным и вкусным. Или ему откупорить бутылку шампанского. Увы, ни сытное блюдо, ни бутылка шампанского не могли появиться в моем доме сами по себе. Уж не знаю, какие чувства испытывал Костик, я же утвердилась в добром к нему отношении.

— Поскольку есть все равно нечего, может, вернемся к нашей проблеме? — неуверенно предложила я. — Забыла, на чем остановились.

Костик ответил нежно и ласково:

— Во-первых, не привык я питаться в час ночи. Вот разве что ты... А во-вторых, остановились мы на янтаре с дымкой, если мне память не изменяет. Это последнее, о чем мы с тобой говорили. Выходит, он имеет какое-то значение?

Признаюсь, мне пришлось здорово поднапрячься, чтобы продолжить деловую беседу.

— Костик, неужели я тебе так и не сказала, что все эти три янтаря являются вещественными доказательствами преступления? Ведь они все одного помета: муха, дымка и рыбка. Ты видел дымку собственными глазами...

— Но тогда я еще не имел о преступлении ни малейшего понятия. Итак... погоди, а что «итак»?

* * *

Начиная с этого упоительного вечера, Костик принялся буквально трястись надо мной, обходился бережно, словно с тухлым яйцом. Не дай бог задеть меня словом, не дай бог, чтобы кто-то обидел, не дай бог подвергнуть меня опасности. Скажем, Орешник непременно меня пристукнет, и все в таком духе. В общем, относился ко мне, как всякий нормальный мужчина, спятивший из-за бабы. Ну да я не из таких, которым это нравится. Нет, нравилось-то оно, конечно, но над всем этим порхала золотая муха.

Свет в окнах дома Орешника я узрела вечером следующего дня, и телефонная трубка сама собой оказалась в руке.

— Добрый вечер! — поздоровалась я, услышав мужской голос. — Надеюсь, пан Люциан Орешник? Нет, мы не знакомы, но я знаю пана, как родного брата, и давно мечтаю о встрече с вами.

— Простите, а откуда пани так хорошо меня знает? — осторожно поинтересовался Орешник.

— От пана Корецкого, от пана Валтасара, от пана Жечицкого, от пана Фермеля, от всех на свете! Стремлюсь к пану как смерч! Несет меня! А вас все нет и нет!

По-видимому, я порядком оглушила его, ибо Орешник принялся оправдываться:

— Да, никого из нас не было, уехали на похороны родственника за Ломжу. Целых три дня... Минутку, а по какому делу...

— Янтарь, по какому же еще? Нет, это не телефонный разговор, нам надо встретиться, и сразу предупреждаю, я живу рядом, через десять минут буду. Возможно, мы договоримся насчет обстоятельной встречи в другое, более удобное время, но сейчас я помру, если немедленно с паном не увижусь! Так что лучше соглашайтесь.

Психов все боятся, их стараются не раздражать, обходиться как можно деликатнее. Вот и Орешник даже не спросил моей фамилии и согласился встретиться.

С кошмарной пунктуальностью, ровно через десять минут, я звонила у калитки владений Орешника.

Много лет назад мне самой здорово хотелось приобрести этот участок, помешали отсутствие денег и царящие тогда в моей стране порядки. Видимо, те несбывшиеся мечты повлияли на мое отношение к пану Орешнику. Он не понравился мне с первого взгляда. Мало того что оказался, в соответствии с последней модой, недобритым, а щетина недельной давности мужчину не красит, так еще редкие волоски, сохранившиеся на плешивом черепе, были зачесаны назад и болтались как вылинявший конский хвостик. Остальные детали внешности уже не играли роли, а явно набиравшая силу полнота являлась только его проблемой.

Постаравшись скрыть отсутствие восторга, я представилась как можно нечленораздельнее и взяла быка за рога.

— Так вот, — напирая на хозяина, защебетала я, — уже много лет я охочусь за паном... много лет с перерывами... потому как некогда вам принадлежал янтарь с золотой мухой в середке. Вы еще показывали его Адамчику, пану Корецкому, помните? Откуда он у вас?

На глупые вопросы получают глупые ответы, сама виновата. Невзирая на внезапность атаки, пан Люциан отреагировал молниеносно.

— Из моря, проше пани, — вежливо ответил он. Кусая себе локти, я воскликнула:

— Да я знаю, конечно, из моря, но от кого именно вы его получили?

— Наверняка от рыбаков, тех, что занимаются янтарным промыслом. Я иногда приобретаю у них кое-что, случается и лично, но чаще через посредников.

И тут мне стало ясно — пан Люциан спохватился и теперь горько раскаивается. Следовало категорически забыть муху, удивиться моему вопросу, ничего не понимать. А теперь поздно отпираться. Нет, внезапность — это вещь!

— Но ведь в тот момент, когда золотая муха вышла из моря, пан при этом лично не присутствовал! — давила я.

— С чего вы взяли?

— С того, что я сама там была. Из моря ее на моих глазах выловили, хотя в руках я ее не держала, но видела. Она все еще у вас?

Эх, длинный бабий язык! Не успела вовремя прикусить и опять задала глупый вопрос. Тут уж пан Люциан своего шанса не упустил.

— Столько лет прошло, давным-давно уж не видел. Да и тогда она не была моей, я выступал лишь посредником, мне дали ненадолго, поглядеть и людям показать.

Теперь по-умному следовало бы поинтересоваться, кому он отдал янтарь с золотой мухой, поскольку я сама горю желанием рассмотреть наконец это чудо природы, а возможно, и приобрести, сто лет, дескать, мечтаю, потому и разыскивала с таким упорством его, пана Орешника. Так нет же, я продолжала в своем духе.

— А чей был янтарь?

— Наверное, того, кто его нашел? — вопросом на вопрос ответил бессовестный перекупщик, уже полностью овладев собой. И, предваряя следующие, добавил:

— А кто нашел — не помню. Возможно, и не знал.

— Но кто-то же дал его пану из рук в руки? Этого человека вы должны помнить, — настаивала я. — Даже если он умер, не могли же вы его забыть!

Вот когда мой болтливый язык оказался полезным! Сболтнул просто так, а пригодилось. Пан Люциан как-то весь обмяк, и, кажется, лицо его малость посинело.

— Если вам известно, что он умер, зачем тогда меня расспрашивать?