Юркая «Тойота» с трудом протискивалась в сплошном потоке машин. Через открытые окна в салон вместо кислорода врывалась раскалённая смесь асфальтовых испарений и выхлопных газов. Ехали через весь город: Аня, по её словам, знала на северном берегу некое особое место. Что-то вроде неорганизованного нудистского пляжа.
Они благополучно пробились сквозь пробки, но на Московском проспекте «газовая атака» извне показалась Ане недостаточной. Она зашарила в поисках «Салема», но пачка оказалась почти пустой, и у парка Победы она притормозила, решив пополнить запас.
– Я сейчас… до ларька, – и выпорхнула из машины.
Серёжа остался один и от нечего делать стал крутить головой, всматриваясь в непривычно бурную жизнь большого и почти незнакомого города. Как всегда в чужом месте, даже люди казались особенными, другой породы, чем дома… И всё же его взгляд скоро зацепил кое-что родное. Сергей приподнялся на сиденье, вытянул шею… Народ у выхода из метро расступился опять, и стало видно, что посреди асфальтовой площадки стоял симпатичный, но очень тощий пони цвета жёлтого персика. Он стоял неподвижно, понуро опустив голову, и на спине у него громоздилось обшарпанное седло, казавшееся на маленькой лошадке несуразно большим. Рядом торчала не менее обшарпанная девчонка-подросток. Держа в одной руке конец повода, она курила и оживленно болтала с другой девицей не менее бомжистого вида.
«С личным транспортом кого-то встречают?» – невольно улыбнулся Сергей. И тут заметил картонку, висевшую на шее у пони. Любопытство взяло верх: он запер машину и пошёл посмотреть.
«Люди добрые! Помогите голодному Абрикосу на клочок сена. Скоро зима, а у меня нет тёплой попоны», – гласила надпись на картонке, когда-то почти каллиграфически выведенная фломастером, но с тех пор изрядно затёртая и полинявшая. Ниже корявым детским почерком была сделана приписка:
«Могу прокатить. Ц. 5р.»
Кататься желающих не было. Родители детишек, в восторге кричавших: «Мама, мама, лошадка!» – старались побыстрее оттащить своих чад подальше от грязного, нечёсаного и несчастного пони…
Сергей лишь горестно покачал головой. Хотелось что-то немедленно предпринять, но что?.. В нашем государстве лошадь по закону считают имуществом. С которым, как со всяким имуществом, хозяин творит что ему только заблагорассудится…
Сзади ему на плечо тихо легла знакомая рука.
– Пойдём. – Аня потянула его обратно к машине. – Это у них бизнес такой. Слёзы одни… Держат лошадей якобы из сострадания… А то ещё приюты устраивают для кошечек и собачек… так называемые. Ты бы видел, как зимой эти «сердобольные» вытаскивают на мороз щенков и котят, и те мёрзнут часами… асфальт-то льдом весь… лежат, дрожат… а жалостливые граждане в баночку деньги суют… Хозяину на выпивку… На Невском пьянчуга один, нос аж фиолетовый… в морозы за двадцать… И при нём дог огромный-преогромный… Безропотно на голом асфальте… трясется, как в судорогах… Люди мимо проходят, каждый деньги… сволочи этой. Я бы стреляла, честное слово… его, гада, самого бы голой жопой да на этот асфальт! Часика на три-четыре! Может, протрезвел бы…
Сергей вполне разделял её чувства.
– Слушай, – поинтересовался он мрачно. – А куда ваш веткомитет смотрит? Федерация… милиция, блин?..
Ответ на столь наивный вопрос отыскался мгновенно:
– А вон куда. Посмотри…
Из метро, из милицейской дежурки за стеклянными створками, вышел сержант и самым спокойным образом закурил. Он равнодушно покосился на пони, мимолётно взглянул на девиц… Зато с явно коммерческим интересом присмотрелся к мелким торговкам, густо расположившимся перед входом на станцию: вдруг да мелькнёт новая, незнакомая физиономия?.. Так называемые лошадницы тоже мельком глянули на сержанта – и остались стоять как ни в чём не бывало…
– Ну? Понял?..
Сергей лишь хмуро кивнул. Ему было лет десять, когда он притащил в дом полуживого котёнка, отбитого у соседских мальчишек. Оказалось, помочь котёнку было уже нельзя. Они с мамой похоронили его в палисаднике под кустом, и маленький Серёжка горько расплакался: «Как же они могли его так?..» Мама работала учительницей и преподавала младшим школьникам почти все предметы, в том числе историю.
«Ты знаешь, – ответила она, поразмыслив, – сто лет назад для людей было совершенно не очевидно, что рабство – это плохо и его не должно быть. Может, пройдёт ещё сто лет, и про наше время будут с ужасом говорить: они убивали животных…» – «Ай, обормоты, – посочувствовала заглянувшая с каким-то делом соседка. – Сегодня котёнка, а завтра они человека…» Что-то в её словах показалось Серёжке смутно неправильным и очень обидным, и он ещё безутешнее разревелся от невозможности высказать своё чувство, и лишь годы спустя сумел сформулировать: значит, только из-за того, что завтра они – человека? А сам беззащитный «брат меньший», котёнок или этот вот пони, – его муки и гибель ничего, стало быть, не значат?!.
– Поехали! – Сергей протянул Ане ключи от машины.
«Тойота» вписалась в плотный поток на Московском и быстро покатила дальше. Сенная, канал Грибоедова, Невский проспект… Серёжа сидел молча, не глядя по сторонам. «Могу прокатить. Ц. 5 р.»…
– Сейчас на Дворцовой ещё не то тебе покажу. – Аня словно подслушала его невесёлые мысли. – Вон они там, направо. Смотри…
Машина двигалась через площадь в самом правом ряду. Аня притормозила, и сзади тотчас принялись возмущённо сигналить.
– Торопишься – обгоняй, – буркнула Аня. – Ну вот… Гаишников только нам ещё…
Инспектор, жарившийся на солнце у своих «Жигулей», вскинул жезл, словно грозя им Аниной иномарке, а потом коротким жестом приказал ей остановиться. Аня послушно свернула за линию, ограничивавшую проезжую часть, но выскакивать из машины не стала, лишь опустила стекло. Гаишник подошёл, представился и попросил документы.
Сергей смотрел на площадь через лобовое стекло.
Народу было немного, лишь у Александрийского столпа играл в догонялки и верещал на разные голоса целый класс ребятишек, привезённых откуда-то на экскурсию. Два автобуса, замершие у Зимнего дворца, против садика. Спешащие и просто гуляющие прохожие. Фотографы под зонтами и без зонтов, высматривающие иностранцев лоточники с матрёшками, значками советских времён и воинскими фуражками. Холодильная тележка с мороженым…
И… опять лошади. Дохлые, тощие, страшные. Такие, что даже опытный глаз не мог определить их породу… Они стояли парами и поодиночке. Стояли, понуро опустив головы, безразличные ко всему. Некоторые клячи были запряжены в жалкое подобие экипажей – карет, пролёток и фаэтонов. Другие, точно беспризорники, медленно бродили по площади. Из-под ветхих сёдел торчали какие-то драные одеяла, грязные, дырявые, давно потерявшие цвет… Сопровождали лошадей девочки и мальчики. Сплошь несовершеннолетние, и одежда их выглядела подобранной на той же помойке, что и снаряжение лошадей. К тому же некоторые, как показалось Сергею, были изрядно навеселе…
Ему, жокею-международнику, доводилось бывать «на гастролях» в Вене и Мюнхене. Холёные кони в сверкающей упряжи, запряжённые в ослепительные по изяществу дорожные экипажи, казались неотъемлемой чёрточкой древней красоты городов, частицей никуда не ушедшей истории. А Гданьск, Варшава? Да то же Пардубице, [23] где он не мог оторвать глаз от ухоженных, сытых коней тамошних извозчиков… И на тебе – главная площадь едва ли не прекраснейшего города мира. С замученными одрами среди архитектурных шедевров…