Здесь надо сказать, что кличка для скаковой лошади – дело далеко не простое. Особенно когда у тебя каждый год по шестьдесят с гаком жеребят прибывает. Поди придумай на всех! А сколько разного надо учесть: и как звучать будет, и чтобы заглавные буквы имён отца с матерью в слово попали… и ещё многое, одним лошадникам ведомое. Кличка, между прочим, как бы и визитная карточка хозяйства, где лошадь росла…
Был в конном мире один чудак. Шутник большой. Назло всем, наперекор правилам и традициям называл лошадей с этаким юморком. Были у него жеребцы Слепень, Лодырь, Дундук. А кобыл он, видно, за что-то совсем не любил. Куча, Заноза, Жила, Слякоть, Орва… Кони, надо сказать, неплохие, но почему-то никто из наездников их к себе брать на ипподром в тренотделение не хотел… Назвал он как-то одного жеребца английским словом «Peace» [37] . Наверное, решил за мир побороться. Так и в племсвидетельстве записал латинскими буквами. Купили жеребца в спорт… Спустя несколько лет выезжает он на старт, а судья-информатор и оповещает публику: «На старт приглашается мастер спорта такой-то… на Писе!» Трибуны, говорят, чуть не развалились от хохота. Судья сам в микрофон поперхнулся, когда понял, что выговорил. Вот ведь как бывает. А петербургские конники помнят почти крылатое: «На старт приглашается Жук на Воле…»
В общем, серьёзное дело – кличка!
Подойдя к деннику только что родившей кобылы, Василий Никифорович Цыбуля внимательно заглянул сквозь решётку. Тёмно-жёлтый комочек порывисто бил ноздрями, лёжа в пушистой соломе. Жеребёнок был ещё мокрый, со слипшейся от утробной сырости шёрсткой…
«Кобылка, Василий Никифорович! – радостно провозгласил ветврач, возившийся на корточках возле матери. – Вполне здоровенькая. Нормальная!»
Цыбуля довольно закряхтел и полез в портфель за заветной тетрадкой. На всякий случай глянул на табличку с кличкой кобылы, будто бы не помнил на память, и торжественно провозгласил:
«Нотой звать будем!»
Бригадир маточной конюшни тут же достал из кармана заранее приготовленный мелок и крупными печатными буквами написал на двери рядом с кличкой матери: НОТА. Чуть подумал… и поставил между ними жирный знак «плюс».
«Нота… А ничего… – подал голос хромой парень, тоже стоявший у денника. Летом он работал табунщиком – гонял на пастбище маточный табун, – а зимой, когда наступала горячая пора выжеребки, помогал на конюшне. – Славненько даже. Коротко и солидно. Нотка… До, ре, ми, фа, соль, ля…»
«Как-как? Фасоля? – включилась в общее весёлое балагурство рослая полнотелая женщина, негласная хозяйка маточной конюшни. – И точно, фасолина! Высохнет, совсем светлая будет. Ну как есть зрелая фасолина. Хорошую кличку ты, Василь Никифорыч, сочинил…»
Она приникла к решётке денника и с умилением посмотрела на новорождённую:
«Слышь, Фасолька, вставай! Пора уже!»
Кобылка оказалась понятливой. Высоко подняла угловатую мордочку, покачала ею вправо-влево, привыкая к простору и неведомому прежде пространству… напрягла шею, выпростала из-под тела сначала одну, а через некоторое время и другую переднюю ногу… Полежала так. Потом сосредоточилась и приподнялась. Чуть посидела по-собачьи. Собралась с силами, бодро вскочила на ноги… и едва не упала. Ветврач её поддержал.
«Ну вот! Молодцом! – заулыбался Цыбуля. – Ишь, шустренькая… Фасолька…»
Он снова приник к решётке. Там, в глубине денника, пошатывалась на неуверенных, непропорционально длинных ножках будущая ипподромная надежда. Которой, как потом выяснилось, никогда не суждено было сбыться…
Нота так и осталась для всех в «Свободе» маленькой жёлтой Фасолинкой.
На втором году она вдруг перестала расти. Перестала, и всё. Не помогли ни прикормки, ни всякие принудительные витаминизации. Стало понятно – кобылка больше не вырастет. Заводской брак.
Судьба её решалась тяжело… Зоотехники настаивали на выбраковке. В племя нельзя – а вдруг ген малого роста начнёт по наследству передаваться?.. Тренерам на ипподромах такие тоже без надобности… На горизонте явственно замаячил призрак мясокомбината, и вот тут грудью встали рабочие маточной конюшни – уж больно милой, ласковой и красивой была малышка! Целой делегацией пришли в директорский кабинет – оставь! Василий Никифорович подумал и решил: «Одна голова не объест, хозяйство не разорит. Пусть живёт людям на радость. Может, ещё и сложится всё в её жизни как надо…»
И вот Фасолька резвилась и прыгала в леваде, понятия не имея, что в «Свободе» ожидали приезда гостей. Ожидание сопровождали неизбежные хлопоты, но без панической суеты, как когда-то. Последнее время в Цыбулино хозяйство (одно из немногих, ещё не умерших и не развалившихся) различные важные персоны наезжали частенько. Кто за чем! Начальство различных уровней и коллеги – посмотреть, поучиться, позавидовать. Местные политики – доказывать, что «так жить нельзя», и настаивать на срочном переименовании хозяйства. Приватизаторы – пропагандировать новые экономические идеи… У вас, мол, хорошо, но вот дайте нам похозяйствовать – мы вам ужо такое устроим! Однажды бандиты явились «крышу» предлагать, а следом зональный казачий атаман – сулить от бандитской «крыши» защиту. Было похоже, что так друг за другом и ездят, а бухгалтерию ведут общую… Василий Никифорович всех встречал с неизменным уважением. С почётом провожал… Но «молодые реформаторы» и охотники до чужих барышей почему-то больше в хозяйстве не появлялись…
Нынешние гости были желанными. Василий Никифорович ещё вечером раздал каждому указания, а сегодня с утра самолично объехал все места посещений. Надо же убедиться, всё ли в порядке!
В столовой шеф-повариха Роза Матвеевна – необычайной изобретательности кулинарка – совершала всякие таинства над продуктами, грозя через несколько часов превратить их в знатный обед. Шли приготовления и в самом главном месте гостевой программы – на кончасти. Впрочем, там лишь чуть пригладили веерными граблями дорожки из толчёного кирпича да песчаную площадку на выводном кругу. Остальное шло как обычно – зачем лишний раз суету разводить, если в доме порядок?..
К одиннадцати часам на дороге, ведущей в Михайловскую, появилась колонна. Разного класса легковушки, возглавляемые джипом охраны вице-губернатора, и за ними – фирменный автобус с гостями. Впереди колонны следовал скромный милицейский «Жигуль». С включёнными мигалками, но без сирены.
Василий Никифорович на своей «Ниве» двинулся навстречу.
Центральную площадь станицы украшала огромная клумба, брызгавшая, как фонтан, во все стороны яркими красками буйных южных цветов. Посередине – памятник вождю мирового пролетариата, который в Михайловской не удосужились снять. Здесь колонна остановилась. Цыбуля вылез из «Нивы». Дверцы автобуса распахнулись, из него начали выходить люди…
Василий Никифорович, руководствуясь обычным своим принципом, гласившим, что сено к лошади не ходит, остался спокойно стоять. И вдруг глаза его широко раскрылись, засветившись нескрываемой радостью. Руки сами распахнулись, готовя дружеские объятия: